Лакированные вешалки с одеждой бесшумно и легко скользили по перекладине, и рука Тома задела что-то, с виду вроде бы из перышек, а на ощупь словно из кисеи. Он вытащил этот предмет одежды: это оказался бледно-голубой пеньюар с многослойными манжетиками и воротничками. Он сунул руки в рукава, натянул пеньюар и уставился в длинное подвесное зеркало в раме красного дерева, столько раз отражавшее прекрасную и удачливую чету хозяев. Том с его волнами кудрей и гладким свежим лицом выглядел, что и говорить, совершенно потрясающе. Он некоторое время смотрел на себя в удивлении и восторге, а затем решил пойти показаться Эмме. Он грациозно поскакал вниз по лестнице и впорхнул в кабинет.

— Ну правда же я прелесть?

Эмма все читал и дошел до слов: «Лютер всего лишь продолжал следовать по пути, проторенному ранее Виклифом и Яном Гусом. Его богословие было продолжением богословия диссидентов Средневековья; его предтечами были великие еретики четырнадцатого века; его совершенно не затронул дух Возрождения. Его доктрина оправдания верой была сродни доктринам мистиков, и, хотя он, подобно гуманистам, пусть и по совершенно иным причинам, отвергал целибат и аскетическую жизнь, он был полнейшей противоположностью гуманистам в том, что полностью подчинял вере свободную волю и разум. Однако гуманисты не могли не приветствовать его сенсационное появление». Эмма поднял глаза. Вид Тома в женском платье его неприятно поразил. Эмма сам порой втайне фантазировал о переодеваниях; причуда Тома показалась ему бездумной профанацией священной тайны. Он холодно сказал:

— Позвони матери.

— Не сейчас, — ответил Том.

— Нет, сейчас.

— Ладно уж.

Телефон был в прихожей.

Том набрал номер, и сердце его упало. И забилось быстрее. Он не любил телефонов. Особенно он не любил разговаривать по телефону с Алекс. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что он не в Белмонте, из-за того, что не предупредил ее, и еще по сотне причин, вытекающих из его несовершенного поведения.

— Да? — сказала Алекс на том конце.

Она всегда говорила «Да?» особым голосом, от которого Тому становилось не по себе.

— Привет, это я, Том.

— Где ты, когда ты приезжаешь?

— Слушай, прости меня, пожалуйста, я тебе не сказал.

— Что?

— Я должен был тебя предупредить, я встретил в Лондоне Грегори Осмора…

— Кого?

— Грегори Осмора, и он меня так просил присмотреть за его домом…

— Что просил?

— Присмотреть за его домом.

Эмма встал и закрыл дверь в комнату. Он думал, что неприлично подслушивать разговор Тома с матерью. Ему было неприятно слышать, что друг уже успел соврать. Эмма тоже присутствовал на вечеринке, где Том повстречал Грегори Осмора, и все было совсем не так. Это именно Том (весьма ненавязчиво) убедил Грега, что может посторожить дом и что это очень удачная идея. Эмма не одобрял вранья, и ему было больно, что его друг так часто предается suppressio veri и suggestio falsi.

— Ты же знаешь, что Грег и Джуди уехали во Флориду? — сказал Том.

— Куда?

— Во Флориду.

— Уехали?

— Ну да, и попросили меня пожить у них в доме, пока их не будет, ну, знаешь, чтобы постеречь. Так что я не буду… не смогу остановиться у тебя… но я буду приходить в гости, и…

— Ты не остановишься в Белмонте?

— Нет.

— Где ты?

Том подумал, не сказать ли «в Лондоне», но он все же не любил врать.