У ржавых перил, огораживающих дорогу, ничего не росло, кроме сорняков; меж косыми булыжниками торчала вялая, жалкая трава, а сверкающие точки в гранитных блоках выглядели как язвочки от некоего профессионального заболевания.
Когда Джордж подошел к тому месту, начался дождь. Несколько человек стояли и смотрели на машину. (Разумеется, «Газетт» опубликовала отчет о несчастном случае.) Джордж, понимая, что его узнают, присоединился к зевакам. Кое-кто из них торопливо пошел прочь. Оставшиеся слегка отодвинулись от него.
Машина стояла на колесах, белая крыша едва приподнималась из воды. Должно быть, машина осела в иле со вчерашнего дня. Бурая вода канала, изрытая оспинами дождя, очень медленно обтекала ее, принимая в свои объятия, как приняла бы камень или заросли камыша. Картина была чрезвычайно мирная.
Джордж никогда в фантазиях не сбрасывал машины с набережных в воду, хотя часто воображал смерть от воды, через утопление, — собственную или чужую. В этих фантазиях, а может, мечтах, он топил кого-то, может, и Стеллу, и зарывал тело в лесу и часто приходил на тихую могилку; шли месяцы, годы, зима сменялась летом, могила зарастала лесными цветами, и никто ничего не подозревал. Иногда в мечтах он убивал Стеллу, а потом вдруг встречал ее живой, и после догадывался, что это не она, а ее сестра-близнец, о чьем существовании он понятия не имел.
«Как я мог это сделать?» — подумал он, глядя вниз. Как уже не раз бывало, он чувствовал разницу между собой и тем Джорджем, который выкидывал всякие фортели. Однако он был и этим Джорджем, с которым ему было удобно, и лишь мягко упрекал его. «Какого же я дурака свалял, — думал он теперь, оказавшись в мире последствий, — Я любил эту машину. Что еще скажут в страховой компании. Боже, ну почему мы не могли сбежать до прихода полиции».
Когда Джордж вошел в палату, Стелла опять заплакала. Она честно пыталась перестать. Плач для нее был чем-то вроде постыдной, необычной болезни. Он не приносил облегчения. Она качала головой на подушке, пытаясь дышать медленно, но не могла остановить конвульсивное дрожание нижней губы и унять сердцебиение. Она схватилась за больной бок и тяжело дышала, отвернув мокрый рот от мужа.
— Ну как ты? — спросил Джордж.
— Нормально.
— У тебя все нормально?
— Да.
— У тебя глаз подбит.
— Да.
— У меня тоже, распух во всяком случае, не пойму, как это я умудрился.
— О… да…
— Здесь, кажется, персонал очень милый, медсестра была со мной очень мила.
— Хорошо.
— Тебе не больно?
— Нет.
— Это хорошо.
— Я никак не могу перестать плакать.
— Ничего.
— Наверное, это истерика. Совсем на меня не похоже.
— Нет. Габриель рано пришла.
— Да.
— Что она сказала?
— Ничего.
— А ты ей?
— Ничего.
— Ничего?
— Я ей ничего не сказала.
— Я плохо помню, что было вчера ночью.
— Это хорошо, я тоже ничего не помню.
— Если ты ничего не помнишь, почему ты рада, что я тоже ничего не помню?
— Это была ужасная авария, лучше про нее забыть.
— Мы многое забываем. Сколько ты тут пробудешь?
— Не знаю. Спроси у заведующей.
— Тебе чего-нибудь принести — книги, цветы?
— Нет, спасибо.
— Я дико устал.
— У тебя шок.
— Да, наверное, так и есть.
— Иди лучше домой, отдохни.
— Нет, я лучше пойду поплаваю, это мне всегда помогает. |