Стыдно Первуше стало. А все язык его, хуже врага. Вечерние посиделки Первуше нравились, много нового узнавал, мир открывался другой стороной. А Коляда с удовлетворением отмечал, что ученик его многих сверстников в развитии обогнал, а знает не меньше иных взрослых. А кроме того, Первуша характер имел покладистый, добрый, а память – как чистый лист. Все, что ни скажешь, запоминает. Есть кому знания передать, хватило бы времени и здоровья.

Чем еще Первуша радовал – сам до иных вещей доходил. Например, научился две тени от себя пускать, глаза отводить. В его годы сам Коляда такого не умел. Учителю внимал, исполнял прилежно и точно. Судя по задаткам, Первуша может далеко пойти и обогнать Коляду. Не сейчас, конечно. Многих заговоров не знает, с серьезной нечистью еще бороться не может. Вон – Кумару испугался. Но с учением торопиться нельзя, знания постепенно впитываться должны, и практика нужна, чтобы запомнилось навсегда. Посей пшеницу, пока время не придет – не заколосится, не нальется зелеными соками зерно.

Только жаль Коляде – годы уходят. Стар уже стал, силы не те. Одно не подводило – память. Как-то пробовал в Вещей книге будущее свое и Первуши узнать, так не получилось. Прошлое книга показывала, даже далекое, скрытое пылью лет и даже веков.

Для Первуши Коляда был непререкаемым авторитетом. Каждое его слово воспринимал на веру, ни капельки не усомнившись. Не по библейским заповедям было – не сотвори себе кумира. А только иного не мыслил. Для него Коляда спасителем был, учителем, после гибели семьи и отцом, и семьей. Тем более Коляда не обижал Первушу. Родной отец иногда подзатыльники давал, бывало. Правда – за дело. А Коляда голоса никогда не повышал, не то что руку поднять.

В общем – устраивали оба друг друга. Конечно, Коляда не был обычным человеком, пусть и со странностями. Знал много, и знания не обычными были. Не зря его в деревнях окрестных колдуном звали. Без нужды селяне за помощью не обращались, а когда беда приходила в дом – бежали к отшельнику. А встретившись в деревне или на тропинке лесной, старались побыстрее мимо пройти. Уж больно у Коляды взгляд темных глаз пронизывающий, как будто насквозь встречного видит. А кому понравится?

В церковь Коляда не ходил, хоть и Библию рукописную в избе имел. Чисто православных праздников не отмечал, вроде Рождества. И праздников, пришедших в православие из язычества, не праздновал. Таких как Колядки или Ивана Купалы либо широкую Масленицу.

– Срам и грех. Нельзя поклоняться двум богам сразу, – плевался он.

Однажды вечером, когда спать улеглись, разговорились. За маленьким оконцем – в две ладони, затянутым бычьим пузырем, – бушевала пурга. Ветер пытался сорвать дверь, снег бил в оконце, шуршал на крыше. А в избе натоплено, тепло. В такие моменты на разговоры тянет.

– Первуша, а что ты знаешь о маленьком народце?

– Это кто такие? – привстал на локте на печи подросток.

– Ну – банники, овинники, кикиморы, домовые?

– Про домового отец сказывал: мал, да волосьями оброс, вроде шерстки. Дух домашний. Ежели его подкармливать – в миске молочка оставить в углу, кусок пирога, так он в домашних делах помогать будет, об опасности предупреждать. А коли обидеть его, так во сне щипать будет до синяков, а то и душить. Если злой, будет миски да горшки бить, шуметь, спать не даст. У домового женка имеется – кикимора, отец сказывал – уродливая старуха, шибко злая. Скот травит, бабам пряжу рвет.

– Знаешь, все верно батенько твой тебе сказывал. А еще?

– Вроде нечисть ведется от заложных покойников.

«Заложными» покойниками называли тех, кто окончил жизнь до срока – убитых, самоубийц, утопленников, отравленных, умерших от болезней. Обычно их лишали христианского погребения, тела бросали в болото, в овраги, реку.