А во второй комнате никто не живет. Приходят туда какие-то, у кого от нашей квартиры ключ есть. И штатские приходят, и в форме. С нами не общаются. Приходят, уходят. Телефон там есть, иногда ночью звонит.

Живем мы тихо, гостей не зовем, молчим. Нас не вызывают, ничего с нас не требуют. А я ночами не сплю и чувствую, что жизнь моя проклятая…

* * *

Навашин слушал молча. Рассказчик, видно, ответа и не ждал. Он вышел из поезда на рассвете. А год спустя, в пятидесятом, в учительскую вошел директор и сказал:

— Вот, товарищи, знакомьтесь, наш новый завуч. Локтев Виктор Алексеевич.

Сергей поднял глаза и увидел ночного своего спутника. «Я его не знаю», — успел он подумать. «Я тебя никогда не видел» — было написано на лице у Локтева, когда он протянул Навашину руку.

До этого Навашин о чем-то говорил с математиком. Но тотчас забыл о чем. Надо уезжать. Надо уволиться и уехать. Не дожидаясь конца учебного года. Придумать любую причину… Убедить, уговорить, чтобы его отпустили. Скорее!

Но за ним пришли в ту же ночь. Вот как это было.

* * *

— Боже мой, Сережа, сколько лет, сколько зим в буквальном смысле этого слова! Сейчас же, сейчас же в ванну. Не надо, не надо мне твоего чистого, я тебе дам Петино белье и Петину рубашку.

— Петину?…

— Петя — это мой муж. Мы с Вячеславом расстались вскоре после твоего отъезда. Петя — очень крупный конструктор. Сегодня мы обмываем его премию, так что ты с корабля на бал. В буквальном смысле этого слова. У нас бывает очень разнообразное общество, и Петины заводские, и артисты бывают, и писатели. Писатели очень любят людей науки. Сережа, ты им расскажешь сегодня про свои при… злоключения, это ты очень, очень вовремя попал. Сейчас многие возвращаются, к ним большой интерес. Такие, знаешь, песни появились… Оттуда. Ну, из ваших мест… Не забыл еще, как обращаться с газом? Вот эту рукоятку сюда, а вот эту сюда… Ну-ну, вижу, помнишь. Я без работницы обхожусь. Принципиально. Все сама. И всегда все блестит. Татьяну уже видел? Нет? Она здесь, под Москвой на даче. Раньше забегала, а потом исчезла. Я прямо должна тебе сказать, что я ее не осуждаю. Жизнь есть жизнь. В буквальном смысле этого слова.

— Я тоже не осуждаю. Не будем об этом.

— Жизнь есть жизнь, и с этим надо считаться. Скоро придет Петя, он будет рад тебя видеть. Он очень родственный человек. Да, любит родственников. Ты не беспокойся, он встретит тебя с распростертыми объятиями, и не бойся ты скомпрометировать. Теперь у всех возвращаются, куда ни посмотри. Раньше скрывали, а теперь сообщают: мол, мать вернулась, или отец, или там дядя. Нараспашку стали говорить. А я никогда не скрывала. Да, двоюродный брат репрессирован. Да, я за него отвечать не могу, и Петю предупредила, когда он придумал на мне жениться. Мы живем с ним душа в душу. Буквально. Только у него есть два сына, и это пока не урегулировано. Очень распущенные дети, а перевоспитывать — дело трудное. Ты, как педагог, это хорошо знаешь. Они сейчас на даче. Я из-за них даже на дачу не езжу, дачу разлюбила. Очень распущенные. Старший перешел в десятый, потом наладим его в военное училище. А меньшого еще не поздно в Суворовское, ему двенадцать. Это для них будет хорошая школа. Надо, пока не поздно, дисциплинировать. Ну, справишься? Ванна уже полная. Вот тебе все чистое. Вот тебе мочалка. Мыло. Вот в этом ящичке пемза. Грязное сюда положишь.

Ольга вышла, и он остался один в просторной, выложенной кафелем комнатке. Все было ослепительно белое — ванна, кафельные стены, раковина. На стеклянной полочке под зеркалом стояли пузырьки с разноцветными жидкостями.