— Федька, ну ты… — покачал головой Свирюгин.

— А что я? — взвился Фёдор. — Мы не хотели… Случайно получилось… Он не должен был… — жалобно закончил Швец.

— Ребята, в кабинете Юрия Ильича имеется телефон? — поинтересовался я, не двигаясь с места, но стараясь держать в поле зрения мастерскую.

— Имеется. Врачу позвонить, Егор Александрович? — твёрдым голосом уточнила Даша Светлова.

— Ой, ма-амо-очки-и! — всхлипнула одна из учениц и уткнулась лицом в плечо подруги.

— Успокойся, Люся, ну что ты! Ну!

— Что теперь будет? — растерянно оглянувшись на парней, спросила Лена Верещагина.

— Сначала вызовем милицию, потом вас всех допросят.

— За что? — вскинулся Пётр. — Мы же ничего не видели и не знаем!

— Так положено, — буркнул Свирюгин.

— А потом? — пропищал кто-то из девушек.

— А потом меня, скорей всего, арестуют, — пожал я плечами. — И посадят.

— Да за что? — снова Пётр.

— Потому что я ваш классный руководитель, — терпеливо объяснил я. — И за вас отвечаю.

— Чего за нас отвечать мы уже взрослые, — буркнул Волков.

— Исполнится восемнадцать, будете взрослыми. Но и отвечать тогда придётся по другому закону, — ответил я.

— Это по какому по-другому? — удивилась Нина Новикова. — У нас один закон, коммунистический.

— Не говори глупости. Нина, — одёрнула одноклассницу Даша. — Егор Александрович имеет в виду, если мы что-то натворим, то спрос будет как со взрослого. Могут и в тюрьму посадить. Да, Егор Александрович?

Я мысленно чертыхнулся и не стал отвечать. Кажется, уголовная ответственность в Советском Союзе для подростков наступала немного раньше, чем в моём будущем. А за некоторые особо тяжкие преступления несовершеннолетние вполне могли загреметь за решётку и в четырнадцать лет, и в шестнадцать.

Собственно, если память мне не изменяет, в советской уголовной практике начала шестидесятых годов имеется одна-единственная история, в которой пятнадцатилетнего преступника расстреляли. Причём пацан уверовал в то, что ему ничего не грозит, и даже сотрудничал со следствием. Но советская общественность настолько оказалась шокирована и возмущена цинизмом малолетнего преступника, что морального урода приговорили к высшей мере наказания.

— Что? — переспросил я у Свирюгина.

«Саныч, тебя опять выкидывает в другую реальность, давай, заканчивай этот цирк», — приказал себе.

— За что вас накажут? Виноваты вот эти два дурака, — Владимир скривился и показал сначала на бледного Фёдора, затем кивнул в сторону Бородина, по-прежнему лежащего в кустах.

— Пока вы находитесь в школе, я несу за вас ответственность. Всё то время, пока у вас идут уроки, практика или дополнительные занятия. Если вы сбежали с уроков, а в это время с вами что-то произошло, учителя накажут по всей строгости закона. То есть меня. Недоглядел, значит, плохо исполняю свои профессиональные обязанности.

Не в курсе, действовало ли такое правило в советской образовательной системе, но это первое, что внушили мне директор и завуч по воспитательной работе, когда я пришёл работать в школу.

— Да ну… — выругался Фёдор и рванул к кустам.

Упал на колени перед товарищем, откинул стул в сторону и приложился ухом к сердцу. Весь класс в гробовом молчании вместе со мной наблюдал за происходящим.

— Федька, ну чё, можно уже вставать? Ноги затекли, — шёпотом пожаловался пострадавший. — Учитель за директором побежал? Че-то долго он… я чуть не уржался, когда он тебя лечил… Ребят, ну чё, классная же шутка? А?

Меня Санек не видел из той позиции, в которой находился.