Изменить размер шрифта - +
Тщетно я пытался отогнать мысли о госпоже Марджори — она всякий раз возвращалась ко мне в моих мечтах.

И она была добра ко мне, более мила и любезна, чем кто-либо другой, и как-то случилось так, что я поведал ей о всех своих делах и надеждах, кроме тех, которые касались француза и второго мужчины на берегу; я слушал, как она поет военные песни гугенотов или любовные итальянские канцонетты, не понимая ни слова и не особенно об этом заботясь, однако возвращался домой со звонкой мелодией в ушах и тупой тяжестью на сердце. И хотя я не отдавал себе в этом отчета и мало задумывался над этим, но именно здесь зарождались предвестники того, что меня ожидало, того, что пробуждало во мне надежды и заставляло сердце биться даже сильнее, чем тогда, когда я был свидетелем поединка на берегу или следил из-под расставленных ног за неотвратимым приближением дикого стада, и в то же время того — таковы неисповедимые пути Провидения! — что вынудило меня стать отверженным скитальцем среди чужих людей в чужих странах.

 

 

— Как интересно! — без устали щебетала она, улыбаясь мне. — Может статься, он покажет вам будущую миссис Клефан? Загляните в него, мастер Джереми, а потом расскажите мне, прежде чем настанет мой черед!

Приступ помешательства навалился на меня с новой силой, и, сам того не сознавая, я открыл перед ней свое сердце.

— Видит Бог, госпожа Марджори, — сказал я, — у меня единственная избранница: я либо женюсь на ней, либо вовсе ни на ком!

Мои слова заставили ее слегка вздрогнуть и побледнеть; тем не менее она быстро взяла себя в руки, улыбнулась и насмешливо проговорила:

— В таком случае мы можем проверить, говорит ли колодец правду, — не так ли, мастер Джереми?

— Мне все равно, что скажет колодец, — пылко возразил я. — Главное, что скажете вы, госпожа Марджори. С тех пор как я вас увидел, я не могу думать и заботиться ни о ком, кроме вас. Я готов оставить школу, я готов работать, я готов сделать все, что угодно, ради вас, я готов ждать, только не говорите мне «нет»! — умолял я. — Ибо — клянусь вам — пусть я невзрачен на вид, я готов умереть за вас; и еще, Марджори… — я запнулся.

Я замолк, потому что она слегка засмеялась и, схватив меня за руку, потащила к краю колодца, который представлял собой небольшой круглый водоем, питаемый чистой и прозрачной родниковой водой. Она не произнесла ни слова, но только молча указала вниз. Я посмотрел в воду, как в зеркало, и тут я увидел, что она имела в виду.

Я увидел себя — низкорослого и приземистого, с диким выражением на лице — и рядом с собой ее — лишь самую чуточку повыше меня ростом, но стройную и грациозную, как молодая пальма, которую я однажды видел на картинке; ее чистое и светлое лицо озарила улыбка — ироническая улыбка, объяснившая мне все. С минуту я стоял, глядя на столь разительный контраст, и затем со сдавленным криком, как смертельно раненный олень, бросился сломя голову бежать от нее, от колодца, от ее насмешливого взгляда в густые заросли кустарника — и ее звонкий серебристый смех несся мне вдогонку, добавляя новые мучения к моим страданиям и отчаянию.

Боже, каким дураком, каким слепым дураком я был, поверив, будто ее улыбки и любезное обращение означают нечто большее, чем простая игра ради препровождения времени, когда она забавлялась, позволяя мне обманывать себя и заставляя меня поверить в то, что я ей не совсем безразличен!

Больше не будет школы в Керктауне, и коротышка-учитель больше не будет учить в ней деревенских недорослей греческому и латыни — поклялся я себе. А раз так, то и делать мне здесь больше нечего. Ничто не удерживало меня теперь в том месте, где мои надежды потерпели столь сокрушительную катастрофу.

Быстрый переход