– Пусть будет быстрая партия, для разогрева, я так давно не…
– Знаем мы эти отговорки, – с улыбкой перебил его Йозеф.
Игра продлилась полчаса. Рамон не спускал глаз с доски, фигуры двигал с кошачьим изяществом и проворством, Йозеф искоса поглядывал на него, кусал губу, щипал себя за щеку, но на двадцать третьем ходу сощурился и опрокинул своего короля.
– Поздравляю. Ты меня подловил.
Йозеф протянул Рамону руку над доской, скрепляя капитуляцию рукопожатием.
– Хотите реванш?
– Не сейчас, нужно готовить для вас настой.
– Ты играешь, Хелена? – спросил Рамон.
– И очень неплохо!
– Лучше помоги мне, – попросил Йозеф.
– Я с удовольствием составлю тебе компанию, Рамон, – сказала Тереза, – но предупреждаю – до чемпионки мне далеко.
Она села на место Йозефа, и они начали расставлять фигуры, а Хелена без всякого желания последовала за отцом на кухню. Он поставил кипятить воду и сказал:
– Будешь с ним играть, поддайся.
– С какой стати?
– Лучше его не расстраивать.
– И почему же?
– Вечно ты споришь! Неужели нельзя хоть раз выполнить мою просьбу, не задавая вопросов?
– Поддаваться я не стану, если он сильнее, выиграет и так.
– А я вот позволил ему победить.
– Правда? Не заметила.
– Я сегодня не в лучшей форме.
– Ты мерзнешь, Рамон?
– Нет, здесь тепло.
– Я хочу связать тебе ирландский свитер, как у Йозефа. Что скажешь?
– Вещь просто замечательная, я видел такие в Нью-Йорке, но не стоит утруждаться.
– У любого мужчины должен быть красивый свитер.
Рамон понял, что не отвертится, и подумал: наверное, это какой-то местный обычай, отказываться невежливо. Оба встали, Тереза вручила Хелене листок бумаги и карандаш и достала сантиметр.
– Подними руки, я сниму мерки. Так, восемьдесят шесть… какой-то ты худосочный, дружок.
– Ты могла бы повторить вслед за Дон Кихотом: «Я снова чувствую каблуками ребра Росинанта».
Тереза попросила Рамона согнуть руку и измерила длину от плеча до запястья, от подмышки до бедра и талию. Хелена записала все цифры.
– Кожа да кости! А ведь аппетит у тебя на зависть любому.
– Видела бы ты, каким я был совсем недавно. Йозеф уже несколько дней меня не взвешивал, а я за месяц набрал пять кило.
Началось потепление, и снег растаял. Рамон и Хелена отправились на прогулку, дошли до края делянки, где лежали сложенные в гигантскую поленницу стволы елей, и сели. Он устроился на самом верху, она – «этажом» ниже, они курили одну сигарету на двоих, слушали визг пил, стук топоров и крики лесорубов, возвращавшихся с обеда. Бледное солнце пробивалось сквозь кроны сосен, согревая им лица.
– Мой дружок. Учится в Праге. Вернется сюда летом.
– На каком факультете?
– На журналистике.
– Он и правда твой… дружок?
– Единственный, других не было.
– Ты с ним спишь?
– Случается.
– Это как-то странно.
– Почему?
– Он ведь сын Терезы.
– Вот ты о чем. Тереза мне не мать, а Людвик не брат. Она – вторая жена моего отца. Я действительно считаю Терезу своей матерью, но признаю, что, на взгляд постороннего человека, это выглядит диковато.
– Ты в него влюблена?
– Зачем тебе это знать?
Рамон не ответил. |