— Сколько хочешь подавай. Тебѣ все равно ничего не выйдетъ, — отвѣчала ей Акулина.

— Отчего?

— Оттого, что ты бездѣтная. Я на троихъ дѣтей подавала.

— А кто-же мнѣ мѣшаетъ написать, что у меня ихъ четверо? Такъ и напишемъ.

— А пріѣдутъ, смотрѣть? Станутъ разспрашивать сосѣдай, дворника?

— Въ деревнѣ, молъ, ихъ содержу, въ деревню имъ на пропитаніе высылаю — вотъ и вся недолга!

— Такъ тебѣ, кудластой, и повѣрили! — слышались возраженія.

— Ну, не повѣрятъ, такъ и не надо, — сказала Сонька-папиросница. — А отчего-же не попытаться? Попытка — не пытка, спросъ — не бѣда. Да вѣдь ужъ пріѣдутъ и начнутъ по угламъ шарить и разспрашивать. Такъ многимъ изъ васъ ничего не очистится, — прибавила она.

Въ это время на дворѣ показалась рослая старая барыня, закутанная вся въ сѣрыхъ мѣхахъ шеншеля. Ее сопровождалъ ливрейный лакей. Впереди шелъ дворникъ Никита, не взирая на морозъ, съ картузомъ въ рукѣ. Барыня спрашивала дворника:

— Не высоко это?

— Никакъ нѣтъ-съ, ваше сіятельство. Во второмъ этажѣ.

— Охлябина. Она пишетъ, что вдова… Что она изъ себя представляетъ? Какая она вдова? Кто былъ мужъ? — допытывалась барыня.

Дворникъ пріостановился и затѣмъ, идя рядомъ съ барыней, отвѣчалъ:

— Съ одной стороны дѣйствительно вдова, вдова настоящая… а съ другой стороны, если взять къ примѣру… У насъ, ваше сіятельство, народъ живетъ тѣсно, мужиковъ хоть отбавляй… Живутъ всѣ въ одной комнатѣ… Публика тоже… Народъ фабричный…

— Но все-таки она женщина хорошая, трудолюбивая?

— Хорошая женщина… Это что говорить!

— Не пьющая?

— Вина не обожаетъ. Это ужъ надо прямо сказать. Тутъ безъ фальши… Зачѣмъ говорить?.. Ей, по настоящему, по ея смыслу не въ углу жить, а въ хозяйкахъ существовать, самой квартиру держать, но квартирнымъ-то хозяйкамъ денежной милостью не помогаютъ, потому что хозяйка, а у ней дѣти…

— Стало быть, все-таки женщина трезвая. Это очень пріятно… Мы ей помогали, я ее помню. Фамилія такая, что запоминается… И въ спискахъ у насъ… Охлябина…

— Это правильно-съ… Изъ-за ейной трезвости очень многіе… Да и ловка она насчетъ этого… Вино клянетъ. Прямо клянетъ… А только вотъ самъ-то у нея…

— Ахъ, у нея, стало быть, есть другъ милый? — удивилась барыня, не понявъ, къ нему клонилась рѣчь дворника.

— Существуетъ-съ. Недавно объявился. Объ этомъ я вамъ и докладываю, — отвѣчалъ дворникъ. — Да вотъ ейная хозяйка… Вы отъ нея все узнаете, — указалъ онъ на Кружалкину. — Пожалуйте… Она васъ проводить къ Охлябиной. Охлябину спрашиваютъ, Анна Сергѣвна, проводи…

— Охлябину? — засуетилась Кружалкина. — Пожалуйте, сударыня, пожалуйте. Женщина кроткая и очень съ дѣтьми мучается. Вотъ здѣсь, по этой лѣстницѣ, у меня на квартирѣ. Я сама сирая вдова и хотя дѣтей у меня нѣтъ, но тоже бьюсь въ бѣдности. Тише, ваше превосходительство… Тутъ порожекъ.

Явившійся лакей поддержалъ барыню подъ локоть.

Кружалкина повела барыню по лѣстницѣ во второй этажъ.

VIII

Барыня вошла въ кухню квартиры Анны Кружалкиной и поморщилась, сдѣлавъ гримасу. На нее такъ и пахнуло смѣсью разныхъ жилыхъ запаховъ.

— Какой у васъ здѣсь непріятный запахъ, — сказала она, стараясь выразиться какъ можно мягче.

— Живутъ много, ваше превосходительство.