Оуэн кивнул.

– Я был не в силах ее остановить. Мишель думает только о себе.

– Как и вы, Оуэн, – ядовито вставил Алекс.

– А вот тут все не так просто. Еще неделю назад я бы с вами согласился. И вот оказалось, что мне далеко не все равно, когда Джине плохо. И неважно, кто ее обижает: вы или кто-нибудь еще. У нее удивительный голос. Его должны услышать ценители прекрасного. И я могу ей в этом помочь. Так что не распространяйте ваше мнение обо мне лично на мои предложения. Поймите, Алекс: от этого пострадает будущая карьера Джины. А в пении открывается вся ее прекрасная душа. Лишите ее пения – и душа может увянуть.

Такого признания Алекс не ожидал от Оуэна, как не ожидал и той искренности, с которой оно было сделано. Может быть, Джина затронула какую-то струну в душе пианиста? Алекс был вынужден признать, что это вполне возможно.

– И еще одно, – продолжил Оуэн, обращаясь к Алексу. – Мое предложение Джине искренне. И оно принесет ей пользу. А вы можете сказать то же самое о том, что предлагаете ей вы?

Да, он не паясничает. Алекс с трудом свыкался с невероятным фактом: Оуэн играет честно. А тот шутливо отсалютовал Джине.

– Старший брат прощается с тобой. Я позвоню тебе в понедельник. Согласна?

Джина кивнула.

– Спасибо, Питер.

Оуэн вышел. Причем, сам того не зная, оставил в руках Алекса могущественный рычаг, который до сих пор был направлен против Алекса, но которым Алекс может теперь воспользоваться, чтобы открыть путь к сердцу и разуму Джины.

В пении открывается вся ее прекрасная душа.

Это правда.

– «Любовь все меняет» – так ты сегодня пела, – заговорил Алекс. – Ты должна верить в то, что поешь. Тебе придется поверить, что любовь способна все изменить.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Любовь?

Джина молчала; ее мозг не справлялся с вихрем мыслей, которые одолевали ее с той минуты, когда Алекс подарил ей красные розы.

Красные розы – символ любви?

– Что ты говоришь, Алекс? – прошептала она, еще не осмеливаясь верить ему.

– Я говорю, что люблю тебя, Джина Терлицци. И это решительно отменяет все причины, по которым ты якобы не должна быть со мной.

Энергия, исходившая от Алекса, наэлектризовала все ее тело, придала ей решимость излечить все травмы, смести все барьеры.

– Прости, что я… поверила Мишель, – выдохнула Джина, устыдившись силы его чувства.

– А ты прежде всего прости меня за то, что я вообще с ней связался. Это с самого начала было неправильно. – Он нежно погладил ее по щеке и тихо добавил: – Не как с тобой.

Джина глубоко вздохнула.

– А откуда ты знаешь, что теперь у нас с тобой все правильно?

Он не думал ни секунды:

– Я ощутил это в первый же день, когда мы встретились. Я встречал привлекательных женщин, но с тобой все гораздо сильнее и глубже. Ты как будто растворяешься в моей крови и заставляешь ее петь.

Любовь сродни музыке, подумала она: временами могучая и всепоглощающая, временами нежная и сладостная, порой добрая и веселая, а бывает, что и печальная.

– Я одно знаю наверняка: это чувство не сгорит, – сказал он решительно. – Это не эфемерная свечка. Это что-то сущностное, исконное. Оно живет в моей душе. Его можно называть пламенем, дающим жизни. Это ты, Джина, зажгла его во мне. И погаснуть ему я не позволю.

Пламя, дающее жизнь… Вот исчерпывающее определение любви, подумала Джина. Той волшебной искры, что соединяет мужчину и женщину. Музыка лишь отражает это пламя, но никогда не заменит его, если вместо него остается одна лишь холодная зола, как это представлялось ей вчера.