Анат подавала угощение.

В снарядных гильзах стояли букеты огромных колючек; пробитая пулями шкура шакала украшала стену; на разных полочках и подставках замерли арабские сосуды для варки кофе, финжаны, большие и маленькие, плоские и пузатенькие, сработанные из меди кованой и меди тянутой; старинный кальян возвышался на кофейном столике. А из опрокинутой солдатской каски тянулся по стене разросшийся вьюнок, прозванный в здешних местах «блуждающим евреем». На внутренней стороне двери скрестились кривые турецкие сабли. Пулеметная лента свисала с потолка, соединенная с люстрой — три лампочки внутри трех корпусов ручных гранат. Мебель в комнате была плетеная: низкие табуретки, скамеечки, циновки. Столом служил снарядный ящик, на котором покоился медный поднос, испещренный вязью арабских букв. Кофе, подававшийся в черных фарфоровых чашечках, источал терпкий аромат кардамона.

Уди намеревался выйти, чтобы принять участие в облаве, которая как раз сейчас начиналась во всей округе. Он предвидел трудности и сомневался в успехе. Если они напали на след сбежавшего арестанта, он уже наверняка добрался до главной автомагистрали и поймал попутку до Хайфы. А если это были террористы, они, вне всякого сомнения, пересекли границу еще до того, как занялась заря, и вернулись в свои черные норы, уверенные, что этот недотепа Эшкол их не достанет, и сейчас сидят и смеются над нами своим черным смехом. Затем он заговорил о прибылях, полученных в прошлом году с хлопковых плантаций, и о молочно-товарной ферме, от которой одни только убытки, а из-за старика Сточника ее не дают ликвидировать. Может, у него, у Азарии, есть в запасе какая-нибудь русская поговорка насчет этого балагана? Нет?

Но вместо поговорки Азария вдруг предложил поднять собравшимся настроение и показал фокус с чайной ложечкой, которую, можно сказать, проглотил, а затем с виноватой улыбкой вытащил из складок своих парадных габардиновых брюк, изрядно выпачканных грязью.

— Есть у него, — сказала Римона.

— Что? — спросила Анат.

— Есть у него подходящая к случаю пословица, — пояснила Римона и негромко, не поднимая глаз, продекламировала: — Кто не пережил паденья, недостоин возрожденья.

Ионатан сказал:

— Хватит этих «чар Чада». Давайте поспим немного. Азария может пойти с нами, чтобы не тащиться в свой барак. Пусть отдохнет у нас. На диване. Римона наверняка не станет возражать. Пошли!

Римона сказала:

— Ну что ж. Вы оба этого хотели.

Они вышли около четырех часов пополудни, но теплый лазурный свет уже померк, и низко нависшая грязноватая серость коснулась крыш наших домов, белых, одинаковых, расположенных симметричными рядами. С северо-запада резкими порывами налетал ветер. Все жалюзи были уже опущены, и все белье поспешно убрано с веревок. Ни мужчины, ни женщины, ни ребенка не осталось на кибуцных улицах без четверти четыре, когда дальний гром стоном сорвался с неба и какая-то невидимая давящая пелена окутала все вокруг, и опять прогремел дальний гром, словно неся с собой по воздуху дурную весть, и тут остро, внезапно, дико во весь горизонт взблеснула молния, и последние остатки тишины были смяты грозовым обвалом. Упали первые капли, и в то же мгновение обрушились тяжелые потоки воды, казалось, что землю стегают плетьми.

Задыхающиеся, промокшие, ворвались они в дом. Иони ногой толкнул дверь, закрыл ее и произнес без всякого выражения:

— Добрались.

— Я ведь говорил вам, — похвалился Азария. — Ну ничего. Пустяки. Не огорчайтесь: я принес вам подарок — черепашонка.