— Я ему позвоню, мам. Прямо сейчас сразу и позвоню. Приедете ко мне? Я дом купил, скоро ремонт закончу. Приедете? Всех берите и приезжайте, познакомлюсь с малыми вашими. Не плачь, мам. Я вас тоже люблю. Долго понимал. Но теперь понял. Я вас просто люблю.

ГЛАВА 38

 песнопетельная, в которой главному герою подпевает вся Апольня

— Уф-ф, вот попрут нас бабы Апраксинские вместе с этим цирком с конями, Серега, — нервно стиснул клюку Лексеич. — Чует мое сердце: попрут так, что по всей Апольне звон стоять будет.

— И пусть стоит, — решительно отмахнулся Сергей, старательно скрывая, что и сам боится так, что взмок аж до самой… весь сильно очень, короче. — Лучше пусть звонят, что меня Лиля поперла, чем про нее гадости говорить будут.

— А может, первый раз бы по-тихому, а? — одернул "парадный" пиджак пожилой мужчина. — А если сладится, тогда уже и подкатили бы с помпой? Иль, мож, кого другого в сваты возьмешь, Серега? Меня Настька как пить дать попрет.

— Иван Алексеич, потеть и дергаться здесь вроде как мне положено, я же жених непутевый, — натянуто улыбнулся Никольский.

Он и сам не знал, с чего установил какой-то клятый дед-лайн себе в это двадцатое ноября. Будто после него и жизни конец. Да не конец, само собой, и если сейчас все пойдет комом, это не повод отступить, но вот прям как же хотелось, потому что… ну сколько, мать его, можно-то?

— Оно-то, конечно, так… вот только… Ай ладно, будь что будет, — махнул рукой Лексеич и напялил подаренную Сергеем кепку по-хулигански набекрень. — Уж я слажу как-нить с этой бестией старой, а ты смотри с Лилькой не оплошай уж, Серега.

Выпавший накануне первый снег бодро захрустел под ногами двух мужчин, идущих к калитке с видом воинов, готовых к штурму неприступной крепости. Чистый, неистоптанный, словно девственный холст, на котором рисуй что хочешь. Хоть жизнь наново. Перед двором уже было более чем оживленно. Стоял ярко расписанный микроавтобус, фургон с логотипом известного городского ресторана, поставляющего закуски на вынос, многоместная, аляповато крашеная упряжка с белой, смиренно дремлющей лошадью явно не юного возраста, чья грива была щедро переплетена лентами и облеплена бумажными розами, и собралась уже изрядная толпа местных, желающих утолить свое любопытство. Чуть поодаль ошалело косил на все эти странные движняки привязанный к забору Лужок, натертый до блеска, расчесанный и обряженный во взятую напрокат нарядную золоченую амуницию.

Лексеич деревянной походкой проковылял к микроавтобусу и хлопнул по двери.

— Ну, вылазьте, девоньки, давайте начинать, что ль, — гаркнул он.

— Лексеич, а чего это тут такое деится-то? — раздался голос из толпы перешептывающихся в недоумении Апольненских аборигенов.

— Дак обычное дело, — важно приосанившись, ответил пожилой мужчина. — Казак едет свататься.

Женщины в толпе всплеснули руками и загомонили, во все глаза пялясь на вылезающих из автобуса старушек в ярких сценических костюмах. Те живо погрузились в тарантас, пока Лексеич немного неловко взбирался на козлы. Сергей же подошел к взволнованному Лужку и сунул тому краюху хлеба с солью к бархатистым губам.

— Ты уж меня не припозорь сегодня, парень, — тихо прошептал он в дергающееся от его щекотного нервного дыхания лошадиное ухо. — Мне никак нельзя сейчас облажаться. И так уже… преуспел.

Отвязав уздечку, Сергей кратко выдохнул и, вставив ногу в стремя, почти взлетел на спину явно затаившегося хитрого коняги.