– О, Жюльен! Умоляю вас, не уходите. Не можете же вы бросить меня теперь!

– Что значит теперь?

– Ох, – проговорила она, пропустив его вопрос мимо ушей, – они мне все время будут мерещиться. Начну подыматься по лестнице, и мне все время будет казаться, что они крадутся за мной.

– Какая глупость, мертвых вы боитесь, а бомб не боитесь. А ведь мертвые вам ничего дурного не сделают.

– Мне страшно, – глухо сказала она.

– Но, черт побери, если уж вы так боитесь, уходите отсюда и живите вместе с Антуанеттой.

– Нет, – твердо сказала Жанна, – я останусь здесь.

Майа закурил и молча уставился на кончик сигареты.

– В конце концов, – холодно сказал он, – вы хотите остаться здесь, чтобы сторожить дом, а я должен остаться здесь, чтобы сторожить вас.

– А что вам стоит остаться, раз я вас прошу?

– Мне это не подходит, вот и все.

Наступило молчание.

– А на самом деле, – сказала Жанна свистящим шепотом, – а на самом деле вы не хотите здесь оставаться потому, что бомбежек боитесь. Вы трус!

Майа улыбнулся.

– Жалкая сучка! – сказал он, но как‑то вяло.

Жанна удивленно захлопала ресницами, но ничего не ответила, не шевельнулась.

– Впрочем, – добавил он, – вы правы – я боюсь бомбежек. А вы зато боитесь покойников! Каждый своего боится.

– Я не боюсь.

– Раз так, значит, все в порядке.

Жанна кинула на него сверкнувший яростью взгляд.

– Если вы все равно решили уходить, так не мешали бы им тогда!

– Я и сам уже начинаю так думать.

– Жюльен, – сказала она, – как вы смеете говорить такие вещи?

– Но, черт возьми, вы сами это сказали, а вовсе не я! Ладно, давайте кончать, пойдете вы к Антуанетте или нет?

– Нет, – сказала, топнув ногой, Жанна, – нет, слышите, нет и нет! Я дом не брошу.

– Чудесно, – сказал он, – в таком случае я ухожу, прощайте!

Он протянул Жанне руку, но она не пожала ее, а только пристально посмотрела на него глазами, полными слез.

– Послушайте, – наконец сказала она, – значит, вы меня совсем не любите?

Майа тупо взглянул на Жанну.

– Господи! Но об этом, по‑моему, у нас и разговору не было.

– Скажите, Жюльен, ну скажите же, значит, вы меня совсем, совсем не любите? Ну, хоть чуточку?

– При чем здесь это?

– Скажите, Жюльен, – молила она, – скажите, неужели вы меня совсем, совсем не любите, ну хоть самую чуточку?

– Если хотите знать, я вас уважаю, потому что вы храбрая девушка… То есть храбрая в определенном смысле слова. А так как вы еще и хорошенькая, я безусловно мог бы почувствовать к вам физическое влечение… Не понимаю, зачем я все это говорю, – гневно добавил он, – вы сами это отлично знаете. Впрочем, это здесь ни при чем.

– Да, – плаксиво протянула она, – я отлично вижу, что вы меня не любите. Ничуть, даже капельку. И знаете, мне даже кажется, что вы на меня сердитесь. Не пойму за что, но сердитесь.

– Я сержусь? На вас?

– Да, вы на меня сердитесь и бросаете меня здесь совсем одну.

– Только от вас зависит не быть здесь одной, – устало сказал Майа. – Идите к Антуанетте.

– Ой, Жюльен, – сказала Жанна, – мне так страшно. А вы собираетесь уходить! Вы просто не хотите признаться, что сердитесь на меня.