Черчилль отреагировал на удивление спокойно.

— Элиот Рузвельт написал глупую книгу, — сказал он своему врачу во время занятий живописью. — Он напал на меня.

Сделав несколько мазков кистью, Черчилль добавил:

— Меня не волнует, что он говорит. Элиот не из тех, кто стоит со мной на одном уровне.

По воспоминаниям собеседника, взгляд политика был прикован к холсту, а его голос звучал отрешенно. Возникало «такое ощущение, что он больше думает о полотне, чем об Элиоте Рузвельте». В другой раз Черчилль назовет произведение Элиота «взглядом дворецкого». В собственной книге, касаясь тех эпизодов, в которых Элиот принимал участие (например, в Тегеранской конференции), Черчилль заметит, что сын президента «дал весьма пристрастный и крайне неверный отчет о том, что слышал».

Одновременно с книгами решения Черчилля начали подвергаться критике со стороны газет, в том числе британских. В 1946 году в одном из ноябрьских номеров Sunday Express вышла статья известного военного корреспондента Алана Мурхеда (1910–1983), в которой сообщалось, что за неделю до высадки союзников в Нормандии Черчилль решил вмешаться в утвержденный план операции, начал давать советы и вносить корректировки. На этот раз экс-премьер не стал молчать. Он заявил владельцу издания, что Мурхед сделал «лживые и оскорбительные заявления в мой адрес и в адрес Монтгомери». В итоге Мурхед и редактор Sunday Express принесли свои извинения. К слову, Черчилль не стал таить обиду. Когда в 1956 году книга Мурхеда «Галлиполи» станет первым произведением, получившим литературную премию Даффа Купера, Черчилль лично вручит награду автору. Да и Мурхед не слишком зацикливался на неприятном эпизоде, воздав должное известному политику в опубликованной в 1960 году книге «Черчилль: Иллюстрированная биография».

Британского политика всегда отличало заостренное восприятие истории с представлением прошлого, настоящего и будущего живыми субстанциями, которые создаются людьми и их поступками. «Почему мы воспринимаем историю исключительно как ушедшее, забывая, что сами являемся ее творцами?» — недоумевал он. Учитывая, что каждый несет ответственность за то, что сотворил, Черчилль постоянно стремился «спасти себя в глазах истории». Соратник в военное время и противник в мирные годы Клемент Эттли точно подметил, что одной из характерных черт его коллеги была постоянная оглядка на историю. Принимая те или иные решения, Черчилль словно отстранялся от ситуации и задавался вопросом: «Как я буду выглядеть, если поступлю так или иначе?»

Одной подстройки собственных действий под беспристрастный камертон истории было недостаточно для обеспечения себе достойного места в ее анналах. Черчилль сам был историком и знал, что может стать с его посмертной славой, если им займется нечистоплотный исследователь. Не исключены искажения и в руках добропорядочного мастера. Например, что выбрать критерием успеха? «Историки склонны оценивать военных министров не по победам, достигнутым под их руководством, а по политическим результатам, — сказал Черчилль в беседе с Робертом Бутсби (1900–1986). — Если следовать этому стандарту, я не уверен, что справился».

Когда в одном из интервью его визави произнес: «История поместит вас среди великих личностей», он остроумно ответит: «Это зависит от того, кто будет писать историю».

Появившиеся после войны публикации наглядно говорили о том, что если Черчиллю была дорога его репутация, ему следовало сказать свое слово о Второй мировой войне. Выступая в апреле 1944 года в палате общин, он заметил, что «не намерен провести оставшиеся дни, объясняя или утаивая что-нибудь из сказанного раньше, тем более извиняясь за это». Но последовавшая серия нелицеприятных трактовок других авторов наводила на иные выводы.