|
Именно по этой причине диктатор боится свободомыслия, «мучая до смерти в концентрационных лагерях философов, учителей и писателей» и запрещая «безжалостными полицейскими методами» узнавать людям правду. Несмотря на всю цензуру, запреты и ограничения, он не может в полной мере контролировать обмен мнениями, распространение враждебных для него идей, формирование отличной от официальной пропаганды точки зрения. «Со всех сторон диктаторов охраняют массы вооруженных людей, пушек, самолетов, укреплений; они бахвалятся перед миром, но в их сердцах таится невысказанный страх, — считает Черчилль. — Они боятся слов и мыслей. Стоит крохотному мышонку идеи юркнуть в комнату, как самые могущественные владыки впадают в панический страх. Они делают отчаянные попытки запретить мысли и слова; они боятся работы человеческой мысли».
Но к чему приводит ограничение мнений? Только ли к тому, что широкие массы не получают всех сведений и не имеют представления о реальном положении вещей? Нет. Гораздо более опасным и тяжелым последствием является разрушение личности. В условиях, когда «сцена, экран, литература, пресса и образование» становятся «инструментами пропаганды», каждый новый лозунг, каждое новое повторение выгодных режиму фактов и призывов укрепляет массовое сознание, подавляя индивидуальное начало, стремления и порывы. Но распространяемое диктаторами табу на свободу мнений и волеизъявления играет с ними же самими дурную шутку. Ограничивая свободу мыслей, диктаторы сами себя лишают независимых и ценных сведений. В то время, пока они сообщают народу лишь ту информацию, которая усиливает достижения диктаторов, собственные подчиненные держат их в неведении, «скармливая им лишь те факты, которые они способны переварить». Из-за отсутствия «независимых голосов» «скандалы, продажность и недостатки не выявляются», они «продолжают гнить за помпезным фасадом государства». И в этом проявляется еще одна форма бессилия диктаторов. Несмотря на свою внешнюю властность и декламируемую мощь, на самом деле «их уши глухи, их пальцы окоченели, они не чувствуют ног, двигаясь вперед в тумане и темноте неизмеримого и неведомого». Распространение идей представляет собой весьма тонкий инструмент влияния. Нередки случаи, когда свобода мысли напоминает троянского коня, несущего в себе под внешней оболочкой конструктивной оппозиции агрессивные стремления иностранных государств установить контроль и навязать свою политику. Черчилль слишком хорошо знал историю, чтобы не осознавать, насколько часто подобный сценарий уже имел место. Поэтому, упоминая о праве людей свободно выражать свое мнение, он одновременно делал важное дополнение о недопущении вмешательства иностранных государств в управление его собственной страной. «Мы должны держать наш дом в порядке и быть готовы его защищать, отстаивая нашу независимость от зарубежных зол и иностранной пропаганды», — убеждал он своих сторонников. Четвертый вывод сводился к тому, что хотя диктаторы и «презирают всех, кто отказывается мыслить масштабами тысячелетия», на самом деле они «всегда очень торопятся». Это и не удивительно, когда столько врагов, когда легитимность приобретения власти является условной, а вопрос преемственности не решен и до кончины диктатора решенным быть практически не может. Отсюда и неустойчивость правления. «Политика великого народа, которая всецело зависит от личности отдельного человека, подвержена значительным изменениям после устранения последнего», — отмечал Черчилль еще в бытность работы над первым томом «Мирового кризиса». Пятый вывод — диктатура антагонистична не только демократии, но и другой форме диктатуры. На пропасть, которая разделяет фашизм и коммунизм, а также на огромную опасность, которую несет противостояние «соперничающих нерелигий», Черчилль указал еще во время Гражданской войны в Испании. |
