— О, как я люблю тебя, Киприан, — прошептала Элиза, взмывая ввысь в невообразимом полете.

И когда он присоединился к ней в сокрушительном последнем взрыве страсти, она услышала приглушенный вскрик:

— Я люблю тебя, люблю тебя… люблю тебя!

27

Киприан был ненасытен. Но и Элиза тоже. Она не могла оторваться от этого мужчины. И не сможет до конца своей жизни, которую проведет с ним.

Но не о будущей жизни говорили они в эти сладостные ночные часы. Они говорили только о настоящем, говорили на языке любви, и этот разговор вели их губы, языки, пальцы, их тела, их сердца. Элиза научилась подмечать малейшие изменения в его дыхании: неглубоком и частом, когда его пальцы исследовали ее тело; тяжелом и прерывистом, когда начинался последний рывок к вершине наслаждения.

А когда она вновь и вновь пыталась удовлетворить любопытство, которое возбуждал в ней вызывающий символ его мужественности, дыхание Киприана почти совсем замирало. Все его тело замирало, и Элиза с удовольствием ощущала напряжение, державшее Киприана в своих тисках. Как упоительно было сознавать свою власть, полностью отдававшую его в ее руки!

Но Киприан недолго терпел проявления ее любознательности. Его неподвижность неизменно стремительно переходила в яростный натиск, и, как ни старалась Элиза продлить любовную игру, он в мгновение ока оказывался на ней. В ней. Он занимался с ней любовью так неистово, так отчаянно, словно ему никогда еще не приходилось делать этого раньше и никогда больше не удастся сделать впредь.

Но Элиза знала, что это лишь начало, а конца не будет никогда, пообещала она себе, уютно устраиваясь в объятиях Киприана. Близился рассвет. Скоро наступит новый день, который они проведут вместе. Для них начнется новая жизнь, и, сколько бы препятствий ни оказалось на их пути, они встретят их вместе. И преодолеют вместе.

Элиза ощущала блаженное удовлетворение, которого не испытывала еще никогда в жизни, и знала, что Киприан чувствует то же самое. Наверное, им пора поговорить о будущем, подумала она, хотя розовый туман в мозгу сильно мешал ей мыслить связно.

— Доброе утро, — шепнула Элиза, целуя мускулистое предплечье, лежащее под ее щекой.

— М-м-м… — Киприан зарылся лицом в ее безнадежно спутавшиеся волосы, поцеловал Хрупкие позвонки, тремя маленькими бугорками выступавшие сзади у нее на шее. Сладкая дрожь побежала от его губ вдоль всего изгиба ее спины. Элиза поверить не могла, но в ней снова проснулось желание. Неужели голод ее тела, истосковавшегося по нему, невозможно утолить никогда?

Потом Киприан вдруг резко отодвинулся. Элиза попыталась повернуться к нему лицом, но ее остановило его прикосновение, превратившееся из ласкающего в предупреждающее.

— Оставайся здесь.

Он одним гибким движением поднялся с кровати и потянулся за своими брюками. Элиза села, в замешательстве глядя на него в лучах холодного зимнего рассвета.

— Что случилось? Куда ты?

— Кто-то приехал.

Киприан двумя рывками натянул сапоги и, выпрямившись, взглянул на Элизу, бодрый, свежий, полный готовности действовать. А у нее… у нее после бессонной ночи закрывались глаза и мысли тяжело ворочались в мозгу. Кто-то приехал? Но кто?

— Боже! — воскликнула Элиза, когда до нее вдруг дошло. Это наверняка был ее отец, а может быть, даже дядя Ллойд. Неизвестно, что хуже. А уж если они приехали вместе — об этом и подумать было страшно.