Князь Данияр возвышался над стариками едва ли не на полголовы. Несмотря на недуг, выглядел он весьма бодро. Тело Данияра был стройным и гибким, как у молодого волка, и ещё больше давало ощущение неудержимой силы. Как и говорила Радмила, Данияр оказался весьма схож с Марибором. Такие же тёмные волосы спадали на лоб, скулы и сильную шею, только имели не холодный отлив, как у Марибора, а напротив — золотистый, тёплый. Тёмные брови, глаза сложного цвета, издали не разобрать, казались то серыми, как сталь, то зелёными, как листы мяты.

Трёхаршинный воин, облачённый в тёмно-зелёный, под цвет глаз, кафтан, обвёл чарующим взглядом гостей, коснулся ладонью широкой груди, преклонил в приветствии тёмную в кудрях голову.

Кровь так и прихлынула к лицу Зариславы. Она заставила себя оторвать от князя взгляд, но снова и снова возвращала его, осознавая, что Данияр всё больше завладевает её вниманием и мыслями. В конце концов, травница сдалась и уж более не отводила взора от волдаровского правителя, рассматривала его во все глаза.

"Не удивительно, что такого красавца не поделили Радмила и Вагнара".

Врала Радмила, что по холодному расчёту хотела она замуж за него — просто влюблена была в князя.

Вместе с волхвами Данияр расслабленной и волевой походкой прошёл к столу, вынуждая Зариславу залюбоваться тем, как плавно он двигается, в то же время, ступая твёрдо и уверенно. Столь изящно он опустился в кресло, которое когда-то принадлежало князю Гориславу.

Старцы опустились по обе стороны от него.

Взгляд Данияра почти ни на ком не задерживался и уходил вглубь, туда, где и пребывали сейчас все его мысли. Вестимо о смерти отца думал он.

Зарислава почувствовала, как неприятно сжалось горло. Она сглотнула и внезапно поперхнулась. Попыталась сдавить кашель и острый порыв прочистить саднящее горло, но закашлялась в кулак, привлекая внимания Марибора и остальных воинов. Травница тут же отвела взор, казалось, раскраснелась, как малина, но кашель продолжал душить её, что на глаза выступили слёзы. Отчаянно подумала, сколь нелепо она выглядит в этот самый миг.

Но тут подоспели слуги, спасая столь глупое её положение. Суета закрутилась вокруг, заставляя позабыть о казусе. Одно за другим челядь выносила в горницу яства: запечённых гусей в яблоках, жареных лещей и щуку, копчёное мясо, ендовы с сурьей и мёдом, крынки с квасом, нарезанные овощи. Воздух наполнился разными запахами от пряных до кисло-солёных. Пришли и кудесы, рассевшись поодаль на лавке, заиграли на струнах гуслей, полилась чудная музыка.

Обхватив покрытую холодной испариной чару с питьём, поставленную перед ней челядью, Зарислава успокоилась. Поднеся чару к губам, отпила сладко-кислую сурью. Когда отпивала, робко глядела поверх чары на собравшихся. Пребран о чём-то заговорил с Данияром, и взгляд князя ожил было, а лицо перестало быть каменным, и теперь красивые губы его трогала едва заметная улыбка, но, как только Пребран умолк, взор Данияра вновь увяз в чёрной топи отчуждённости. От этого Зариславе сделалось не по себе.

«Крепко же Вагнара пустила в нём ядовитые корни колдовства, так бесчестно завладев им».

Разговор неожиданно повернул в другое русло, о самом главном — предстоящем венчании. Радмила тут же потупила взгляд, опустила смущённо ресницы. Право, Зарислава ещё не знала её такой. Хотя теперь, когда она воочию увидела Данияра, поняла княжну. Он же бросал на свою невесту короткие, отрешённые и равнодушные взгляды, не нёсшие в себе и толики тепла.

Музыка полилась громче, а голоса стали выше и грубее, наполняя горницу весёлым шумом и смехом, воины всё сильнее раскрепощалась от выпитых братин, а разговор о свадьбе становился всё откровеннее — стёрлись грани отчуждения.