Правда, один всё ещё бился за сердце Зариславы, упрямый Дивий, сын пахаря, что так и бередил душу девице.

Зарислава вобрала в себя воздух, пропитанный запахом Дивия — терпким, отдающим дубовой корой. Уже столько времени прошло, как покинул он избу, а аромат его по сей миг стоит.

«Безумец, умудрился в избу зайти», — хмыкнула Зарислава, но, случайно дёрнув волосы, скривилась.

Волхва метлой его спровадила восвояси. Так и ушёл обруганный и побитый. А Ветрия растревожилась да знай только ругать Зариславу, что приходится ей отваживать жениха. Дивий приглянулся матушке, этого она не скрывала и уж как ни уговаривала девицу подумать да приглядеться к жениху, а всё об стенку горох.

«Всё уже решено», — отвечала Зарислава.

Была бы у неё иная жизнь, пошла бы, не раздумывая, за Дивия.

«Вот же горе-судьба, Боги подослали молодца…» — вновь посетовала девица.

Из-за него до сих пор жили сомнения в душе. Хоть и выбор свой сделала, да как виделась с Дивием, так сама не своя становилась, а сердце тяжелело, как та самая гривна, что переливалась серебром на груди княжны Радмилы.

«Сегодня же порву с ним, пусть не ждёт и не надеется на любовь ответную. Тогда отправлюсь к Радмиле с чистым сердцем, с лёгкой душой».

Вернув гребень на ремешок, Зарислава подошла к сундуку, откинула крышку и вытянула купальскую сорочку зелено-серого цвета, похожую на высушенную солнцем крапиву. Скинула платье из рогожи, надела мягкую рубаху. Подпоясываться в эту ночь не следовало, осталась так же босой, чтобы впитывать в себя целебную силу трав. Зарислава только туесок приготовила для трав и нож с острым лезвием. Нож, а то и булат нынче каждый держал при себе. Пусть места и спокойные — степняки не добирались, но всё одно боязно бродить в одиночку. А вот стебли резать лезвием нельзя, иначе травы силу свою потеряют. Рвать Зарислава будет только руками.

Собравшись, травница подошла к низкой полке, где стояли чуры, осенила себя перуницей, прикоснувшись вместе соединёнными указательным и средним пальцами ко лбу, плечам и груди, зашептала тихонько:

— Благослови, Славунья, на деяния справные во славу рода земного и небесного, во благо всего сущего, пусть твоя длань ныне укрывает меня. Прародительница народа нашего, уповаю на помощь твою и защиту от злых чар и духов. Пусть глаза мои видят путь верный, сердце слышит голос Прави, что ведёт к чистым истокам твоим. Помоги сделать выбор… — Зарислава запнулась, сознавая, что молит не о том, о чём нужно, однако Дивий волновал её, из головы не уходил. Продолжила: — Желаю всей душой обряд справить и от сердца благодарствую за дар, что вложила ты в душу мою… Это дороже мне всего на свете. И теперь испытываешь меня, укрепляешь дух мой и волю… — Зарислава перевела дыхание, замолкла, к себе прислушиваясь. И тут же поняла — вот он, ответ, в последних словах её кроется. Снова продолжила говорить: — Коли княжича я поставлю на ноги, смерть смогу запутать и прогнать, значит быть мне жрицей, а коли не смогу… пойду за Дивия.

Она ещё раз осенила себя перуницей и прошептала:

— Пусть всё решится. И будет так…

Из окна неожиданно шорох поднялся, а потом донёсся многоголосый шёпот. Зарислава вздрогнула, попятилась было назад, страхом охваченная, но тут же успокоилась. Внутрь избы скользнул белый туман, сполз быстро по стене на пол, будто прозрачная кисея, опутал ноги Зариславы холодом и тут же рассеялся. Замолкли и голоса. Вместо них до слуха стал докатываться гул озёрных лягушек, стрекотание сверчков, всё стало как и прежде. Зарислава принюхалась — горницу наполнял сладкий запах цветущего малинника, росшего у стены избы, где вчера днём томились волдаровские кмети.