Ксения брела, не обращая внимания на детский гомон и крик, слёзы катились и катились по щекам, скатываясь в пыль и грязь дороги.

Шальная орава мальчишек в изодранных рубахах и облезлых шапках накинулась на юродивую, найдя себе новую забаву.

   — Ксения идёт, дурочка идёт, бей дуру, круши её!

Клич этот послужил сигналом для орущей детворы.

Мальчишки забегали впереди Ксении, толкали её, рвали палку из рук, дёргали за юбку, норовя стащить, тянулись к грязному платку, дёргая за косы, туго связанные на затылке.

   — Дура, дура, Ксения — дурочка, крыша поехала, бей дуру!

Детский хор голосов слился в один мощный боевой клич. Мальчишки, от мала до велика, дразнили и кидались на Ксению, беспомощно бредущую под их крики по пыльной улице в своих растоптанных драных башмаках, зелёной юбке, усеянной бесчисленными пятнами грязи, и красной кофточке, сквозь ветхую ткань которой проглядывало её белое и крепкое, всё ещё молодое тело.

Ребятишки принялись ухать, колотить в доски, служившие им игрушками, метать в Ксению заострённые прутья.

Ксения безропотно сносила детский ор и гам, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Она по-прежнему безмолвно брела по самой середине пыльной и грязной улицы, роняя в молодую траву и мягкую пушистую пыль градом катящиеся слёзы.

   — Бей дуру! — кричали ребятишки, словно оголтелые, окружив Ксению.

   — Дура, дура, дурочка, Ксения — дура! Бей её!

Заострённые прутья, представлявшие для мальчишек стрелы, впивались в её руки, целый град камней и комков грязи полетел в голову. Ксения не отвечала, и это ещё больше распаляло ребятишек, таких же безжалостных и жестоких, как матери и отцы.

Один из увесистых камней рассёк Ксении лоб, и струйка крови показалась на высоком и чистом белом челе.

   — Ксения — дура, дурочка, покажи задницу, — орали мальчишки, воодушевлённые беспомощностью и кротостью жертвы.

Словно стая исступлённо лающих, беснующихся собак окружила загнанного зверя. Мальчишки рвали её за руки, дёргали за волосы, орали и вопили все те неприличные слова, которым они обучились с детства в своих невежественных и буйных семьях, привыкших к дракам и поножовщине, улюлюкали и плевали в кроткую юродивую.

Кровь показалась у Ксении не только на лбу. Острые прутья-стрелы поцарапали плечи, комья грязи залепили лицо, камни сыпались на её голову, словно град.

Кровь хлестала из пробитой головы, текла по лицу и заливала рот, смешиваясь со слезами.

Ксения внезапно остановилась, и мальчишки, окружавшие её, натолкнулись прямо на юродивую. Она не схватила их, не отдёрнула их руки, а только высоко подняла свою палку и закричала:

   — Чёртово семя! Дьяволово отродье! Жиденяты!

Мальчишки бросились врассыпную, а она бежала за ними и всё повторяла свой клич:

   — Проклятыми родились, проклятыми и умрёте! Жиденяты! Чёртово семя!

Платок сбился с её головы, кровь разбрызгивалась во все стороны, волосы распустились и, словно крылья, летели за спиной. Она бежала за ребятишками, в ужасе бросившимися во все стороны и всё кричала и кричала:

   — Бог проклял вас, жиденяты! Проклятое семя, чёртово отродье!

С разбегу натолкнулась она на чёрную стену попарно идущих монахов, в чёрных скуфейках и чёрных рясах. Остановилась, не увидев больше своих врагов, и не спеша повернула обратно.

Из группы монахов выделился один, высокий, сильный, ещё молодой, с русой бородкой и длинными седоватыми кудрями, и спешно пошёл за Ксенией.

   — Ксения, голубушка. — Степан взял её за руку и остановил.

Она молча повернулась. Растерзанная, окровавленная, усталая, смотрела она на чёрную сутану и чёрную скуфейку на голове Степана.