Сейчас и определиться: набивать брюхо, или, как все его друзья и все люди его страны, всегда хотеть есть.

— Чего ты замер? Ешь! — Геля улыбается, подкладывает ему новые разносолы.

Он глотает непрожёванный кусок.

— Опьянел! — говорит и улыбается, и щурится, хотя в глаза солнце не светит. Как же так получилось, что он позволил себе расслабиться и есть, когда столько людей голодает!

— Бывает. Иногда полезно… чтобы все мысли и дурные ощущения исчезли. — Геля ласкает его взглядом.

Дурные ощущения? Голова у него — чужая, а ощущения есть. Он отчётливо ощущает собственное предательство и опасность. И исходит опасность отсюда, от этого стола, из этой роскошной комнаты. Геля украла у его матери, у его друзей, у людей его страны еду, у горожан солнце и наслаждается украденным! Не мысли — ощущения: опасность нависла над ним, его ловят в сети. Как спастись? А по нему разливаются лень, сонливость. «Не смей поддаваться!», «Не смей пьянеть!» — сопротивляется он и чувствует: нельзя показать Геле, что он сопротивляется опьянению. Лениво берёт дичь, откусывает маленький кусок, медленно жуёт.

— Вкусно, да? Куропатка. А может, ты рябчика взял?

Он кивает, пусть Геля сама решит, что он взял, улыбается, зевает. Ещё кусок откусывает.

Вяжет рот незнакомая, чуть горьковатая дичь, и какой-то странный запах, не только духов, туманит голову, обволакивает червивые туши, гниющие фрукты кладбища. Возникают благостные идиллические картинки: вот тебе лодка, плыви, вот тебе трава в цветах, ложись, раскинься.

«Нет, не надо лубочных картинок» — сопротивляется Джулиан. Усилием воли заставляет себя увидеть скорбную маму, туши с червями, женщину в крови, ребёнка. И, увидев, цепко, вопреки дурману, заволакивающему их, держит перед собой: ни за что теперь не выпустит.

— Попробуй-ка, это доставляют каждое утро из-за границы.

Крупный роскошный плод.

Послушно берёт его, надкусывает. Да, Геля, смотри, он доволен, он улыбается. Вкус клубники и сочной жёлтой груши. Свежестью стекает в него фрукт. Смывает дурман. Джулиан откусывает ещё.

— Я так и думала, тебе понравится! — восклицает Геля. — Эти экзотические амруты, чику, папайи растут только в жарком климате. Ешь, а я пока расскажу тебе историю об одной обезьянке, которую мы с патроном привезли из Индии.

Нельзя слушать её болтовню. Не только в воздухе и пище, в её голосе — дурман, усыпляет его. А ему нельзя уснуть. Он выбрал дорогу. И он потягивается, зевает, изображает сонливость.

— С одной стороны, я очень хочу тебя, — говорит лениво. — Но, с другой, я очень хочу спать. Дай мне что-нибудь, чтобы на время проснуться.

Он стал хитрым.

— О, какой ты милый! — восклицает Геля, наливает ему из чёрно-золотистой бутылки. — Выпей!

На бутылке — толстые корни, какие-то растения, которых он никогда раньше не видел, какие-то знаки, таинственные круги. Он заметил: сначала Геля подливала ему из той бутылки, а сама пила — из этой. Ага, значит, ей он сейчас подольёт оттуда.

— Пожалуйста, принеси мне простой воды, — просит, видя, что на столе её нет. — Я никакой другой не могу напиться.

— Вот что значит человек из народа! — смеётся Геля. — Вода, хлеб важнее всего! Вижу, ты нажимаешь на хлеб. — Геля разглагольствует по поводу того, как нетребователен народ, но послушно идёт за водой.

Джулиан выпивает содержимое её бокала, ей наливает из той бутылки, из которой она наливала ему, благо, цвет один и тот же. О, чудо! Голова словно промывается, туман рассеивается, и, наконец, он начинает соображать.