Не вернутся… будет ещё одна разодранная кошка, ещё один убитый ребёнок… и ещё… — бессчётно.
Мечется по столовой, не в состоянии собрать свои чувства воедино. И ловит себя на том, что новое чувство — жалости к своим жертвам — ему нравится. Чтобы оно сохранилось, нужны отец и Магдалина, они вытолкают из него Будимирова, они соберут в нём Гурского. Он — Гурский. Это он кормит людей в своих сёлах, это он возится с детьми в зале своего дома, это он устраивает праздники. И вместе со всеми поёт… прошлые песни, не те, что со сцены его дворца поют покорные трудолюбцы. Он учится в университете вместе с братом и сестрой.
Листается неслучившаяся жизнь. Жадно он подступает к ней. Да он бы… отцу подарил не те два села, что были у него, всю страну: владей, отец. Не владей… создай в ней такую жизнь, какую ты создал в наших сёлах! Да он бы… отцу служил! Зачем отцу сёла? Пусть отец сам решит, что ему нужно. Может, отец открыл бы много школ и университетов. Брат, говорили ему, создал в селе театр. Ему подарил бы…
Что подарил бы?
Вместе с братом и отцом… рядом бы шли… друг против друга сидели бы… И дед у него был бы. И сестра. И Магдалина.
Не Колотыгина полюбила бы Магдалина, его. Сына ему родила бы: внука отцу.
Отцу отдал бы всю власть над страной. Брату отдал бы…
Мысли путаются.
Магдалина сказала: «Ему не нужна власть». «Ему» — тому, кого любит она. Что в нём?
С разбегу останавливается. Глаза. У Колотыгина глаза графа. Глаза отца.
Он трёт виски. Этого не может быть!
Магдалина говорила: из села не выезжала, училась заочно. Полюбить она могла только того, кто в селе. Из всех, кто жил в селе, полюбить она могла только Адриана. Адриан — Гурский. При чём тут Колотыгин?
Но Адриана застрелили в храме!
Кто сказал, что застрелили Адриана? У него жив его родной брат?!
Изо всех сил он выжимает кнопку звонка.
— Немедленно самолёт и эксперта по ДНК… — приказывает он и начинает судорожно одеваться.
У него есть брат. Родной брат по отцу. Он жив. Вот почему хотелось говорить с ним и убедить его. Вот почему возникло ощущение равенства. Вот почему невозможно было произнести слово «расстрелять». И полюбить Магдалина могла только его.
Нет, её первой любовью был не брат… «Она говорила: на меня хотела быть похожей, на меня!» — убеждает себя. И если бы он не стал убивать… если бы рос у отца, в семье отца… могла бы?.. Она полюбила его брата, его двойника, тоже Адриана. Избитый, брат улыбался. Тоже презирает боль и слабость.
Давит грудь кулаками. Что же это с ним… откуда это в нём такое, с чем он справиться не может. Конечно, она любит его брата, Адриана, сына его отца. Кого ещё она может любить? И у него есть брат.
Не гул мотора, грохот.
Что же это с ним случилось? Он не сирота. У него есть брат.
Графу не нужна была власть. Не графу — отцу. Понятно, и брату не нужна власть, у них, у Гурских, другие ценности и другие интересы. Просто брат вышел навстречу ему: остановить жестокость. Брата тоже зовут Адриан. А как ещё можно было назвать их с братом. Его мать любила графа. И тётя Алина любила графа. Назвали в честь графа.
Зачем он летит домой?
Брата там нет. И к чему ворошить могилы? И так ясно: брат жив.
Брату, как и графу, власть не нужна, — повторяется назойливо.
И отец, и дед, и брат не могут принять его жестокость.
Кровоточит внутри. Он ощущает запах крови, слышит его, осязает на вкус, чуть сладковатый, звенящий запах крови. Кровоточит разодранная Будимировым плоть и Гурским данная от рождения разодранная жалостью душа. Он — не Будимиров, он — Гурский, — повторяет и повторяет. |