Прошло ещё несколько дней. Джулиан плохо спал, не мог есть, не понимал, что происходит вокруг, словно окоченел. Просил Господа: «Спаси её, пожалуйста! Помоги!» Обеими руками охранял тётку: зажал в груди и так носил. «Я спасу тебя, Мага, ты только держись, пожалуйста. Ты только ничего с собой не сделай плохого!»

Однажды встал ни свет ни заря. Какая-то сила повела из дома в степь — по тропе, проложенной тёткой.

Послышался приглушённый гул, и Джулиан с удивлением закрутил головой — откуда? Машина так не гудит. Не сразу понял — с неба. Один раз садился самолёт в их степи — Будимирова. И унёс от него тётку. К тому самолёту им, мальчишкам, подходить запретили, а что издали увидишь?! А сейчас вот он, с выпуклыми глазами, несётся прямо к Джулиану.

Может, дядька ошибся, и самолёт возвращает ему тётку?! Вот он коснулся земли, побежал в сторону от Джулиана. И в эту минуту наперерез, виляя, как пьяный, к нему кинулся «газик» дядьки. В него уселись вышедшие из самолёта Будимиров и ещё два человека.

Какое-то время смотрел вслед машине. И побежал.

Прилетел убить дядьку за то, что Мага сбежала?

Нёсся сломя голову — вот-вот упадёт.

— Господи, спаси дядьку! — шептал исступлённо, повторяя мамину интонацию.

«Газик» свернул к кладбищу. Оно стояло на взгорке и было раскрыто всем ветрам.

Задыхаясь, пытаясь схватить сухим ртом воздух и, не умея проглотить его, мчался к кладбищу. И вдруг остановился. Со словом «террор» связано слово «расстрел». Оно в памяти взрывается миной, на которой он когда-то подорвался. Обжигает, кидает в невозвращение отца.

Дядьку повезли расстреливать на кладбище, чтобы сразу сбросить в могилу.

Кинуться, закрыть собой — пусть его расстреляют вместо дядьки!

Но он не успеет добежать — они уже там!

Будимирова убить! С ним всего двое охранников!

Оружия нет. Задушить!

Да он не успеет и рук протянуть к ненавистной глотке, как сам рухнет расстрелянный.

Всё равно надо бежать… сказать, чтобы тётку вернул, дядьку не обидел… А сам шевельнуться не может.

Зачем они могилы разрывают? Разве можно делать это? Никто не говорил, но он чувствует: никак нельзя.

Долетают голоса, не связные.

Сквозь тело течёт время.

— Господи, помоги! — шепчет Джулиан. — Не убивай моего дядьку. Спаси. Дай мне силы сдвинуться с места!

И сделал шаг. И второй. Третий. И вздохнул наконец.

Медленно шёл к кладбищу, неся в себе веру в чудо исполнения его мольбы, и уже в голос твердил:

— Господи, спаси дядьку. Спаси дядьку!

Так, с верой в чудо, подошёл к ограде. Сельчане разрывали могилы, один из тех, кто прилетел с Будимировым, по лестнице спускался в каждую и, вылезая, отдавал другому пакеты с чем-то. Дядька вместе с Будимировым переходит от могилы к могиле.

Час, два… Джулиан потерял счёт времени. Ноги затекли.

Наконец Будимиров вместе со своими людьми и сельским шофёром садится в «газик», не тронув дядьку. Господь помог — дядька жив!

Сельчане засыпают могилы и уходят. Дядька чуть не падает на один из свеженасыпанных холмиков. Джулиан садится рядом, прижимается к дядьке. Тот вздрагивает.

— Ты?! — едва слышно говорит белыми губами.

Только что готов был закрыть дядьку собой, а теперь дыхание потерял: здесь и ему лежать.

Кого просить, кому молиться навеки сохранить жизнь?!

— Это ты?! — Видно, дядька не в себе, иначе спросил бы: почему не в школе? — Спасибо, это ты.

Совершенно ясно: ни на один вопрос дядька не ответит, вон как его скрутило.