Ксеркс заскулил, помахал хвостом и, подняв голову, жалобно посмотрел на хозяина.

   Разумнее всего было бы убраться восвояси. Скакки И приехал – то сюда сегодня только для того, чтобы облегчить себе работу на завтра. Арканджело никогда не расставались с деньгами просто так. И тут ухо охотника уловило еще один звук. Человеческий голос, едва различимый в завывании сирокко и тут же, прежде чем Скакки успел осмыслить его, унесенный ветром.

   – Ксеркс… – сказал он и снова не закончил предложение. Что-то взревело в ночи. Длинный язык пламени, словно выброшенный из пасти разъяренного огнедышащего дракона, рванулся в черное небо. Спаниель испуганно взвизгнул. Пьеро стащил пиджак, набросил на дрожащее животное и стал подниматься по скользкой лесенке рядом с причалом. Крики становились все громче и громче.

   Глава 3

   Огонь в печи был не тот. Не тот был и дым, черными клубами поднимающийся из зева топки и спиралью уходящий вверх, вод сотрясающуюся крышу. Уриэль знал, как должно быть. Что-то было не так, и он мог судить об этом уже по тому, что сейчас лопнувшие на щеках вены ощущали непривычный, небывалый жар.

   В раскаленной, пышущей пасти напоминающего улей чудовища присутствовало что-то чужое, постороннее. Там, за массой формирующегося стекла, горело, полыхало ярким, сердитым пламенем что-то еще. Он попытался отыскать объяснение происходящему, но мысли путались в затуманенной алкоголем голове. Что делать? Уриэль работал в литейной с двенадцати лет, и весь процесс был знаком ему до мельчайших деталей. Около пяти часов дня он забрасывал в топку дрова и устанавливал газовую горелку на 1250 градусов. Потом закладывал первую партию сырья. На протяжении вечера они с Беллой несколько раз заходили в литейную, постепенно доводя температуру до 1400 градусов, и, следуя инструкциям старика, подбрасывали дрова до тех пор, пока разогревшаяся печь не выгоняла из стеклавсе пузырьки. В три часа ночи Уриэль, только он сам и всегда один, омо де ноте, приходил в последний раз, чтобы начать постепенно снижать температуру. К семи утра сваренное стекло становилось достаточно вязким и тягучим, и тогда за дело брался Габриэль, который выдувал дорогие и непохожие друг на друга кубки и вазы с фирменным клеймом в виде ангела на основании.

   Но ни логика, ни многолетний опыт ночных вахт не помогали объяснить то, что происходило сейчас у него на глазах: печь стремительно выходила из-под контроле.

   – Белла? – громко, лелея смутную надежду, что она рядом, позвал он, перекрывая рев топки.

   Никто не ответил. В литейной были двое, он и пламя.

   Уриэль Арканджело глубоко вздохнул, понимая, что решение есть только одно: погасить печь, сорвав тем самым весь дневной рабочий график. Семья и без того на грани разорения. Такого удара они не перенесут.

   Разве что…

   Стоило ему выпить, как в голове, где-то в районе затылка, начинал звучать горький, одинокий голос. О чем жалеть, сети в последнее время они все равно почти ничего не продавали? И то, что потеряют, все равно пошло бы на склад, пополнив Пылящиеся там запасы, ряды ящиков и коробок с однообразными, дорогими и прекрасными – да, он все еще в это верил – произведениями искусства.

   Уриэль взглянул на часы. Не позвать ли брата? Маленькая стрелка приближалась к трем. Конечно, потеря такой партии – дело неприятное, но все же не настолько ужасное, как гнев Микеле. Кроме того, человеком ночи, омо де ноте, был здесь он сам, а значит, решение принимать ему и ответственность нести тоже.