Молчание нарушил резкий стук. Та-та-та!

— Черт! — воскликнула Лина. — Кто это? — И вышла посмотреть, кто стучит. Она сейчас же возвратилась и, комически поднимая брови, переглянулась с Тарджисом. За ней шла престранная особа. Это была старуха, разряженная и накрашенная, сильно смахивавшая на ведьму. У нее были огромный нос, ввалившиеся щеки, глубоко запавшие глаза, но лицо ее сияло белизной и румянцем юности. Объяснялось это тем, что оно было густо накрашено и набелено и на свету блестело как лакированное. Поверх платья пурпурного цвета на ней была широчайшая желтая шаль в ярко-малиновых цветах, и вся она сверкала брошками, ожерельями и кольцами. Тарджис никогда в жизни не видел близко женщины столь фантастической наружности и вдруг оробел. На один миг он даже забыл о Лине, и ему захотелось убежать отсюда куда-нибудь, где все знакомо, нормально и надежно. Необычайная была минута, и он долго помнил ее.

Лина познакомила их, назвав обоих так небрежно и невнятно, что Тарджис не разобрал имени необыкновенной гостьи. Звучало оно как-то по-иностранному. Он догадался, что это та самая дама, которая живет внизу, хозяйка толстой ирландки, впустившей его.

— Нет, нет, нет, моя ми-илая, — воскликнула старуха скрипучим голосом и с каким-то чужеземным акцентом, — я не сяду, я только на одну минутку. Я пригласила сегодня племянника с женой и его приятеля из нашего консульства, потому что я опять в о-очень большом горе. Да, да, да, в бо-ольшом, большом горе. Этому конца не видать! — Она села, простерла к столу руку, похожую на клешню, и, взяв пирожное, вмиг проглотила его. Тарджис смотрел на нее как зачарованный.

— А что случилось? — спросила Лина, пытаясь говорить сочувственно, но явно готовая каждую минуту прыснуть.

— Ах! — простонала старуха, повторив это восклицание много раз и тряся при этом головой. — Все опять из-за дочери, конечно, — что тут спрашивать. Всегда из-за нее, и каждый раз новое горе. — Она нацелилась на папиросы, схватила одну со стола, сунула ее в рот и зажгла — все это с удивительной быстротой и легкостью. Потом, выпустив дым прямо в лицо Лине, продолжала: — Я к вам пришла, моя ми-илая, по двум причинам. Во-первых, вот вам сливы, которые я вам обещала… Нет, нет, нет, это пустяки, совершенные пустяки. Но сливы хорошие, отличные сливы. — По-видимому, сливы находились в коробочке, которую гостья вручила Лине. — Во-вторых, я хотела спросить у вашего отца, мистера Голспи… Что, он не говорил, когда вернется?

— Нет, он и сам не знал точно. Но должно быть, на будущей неделе. Может быть, вы знаете? — Лина посмотрела на Тарджиса.

— Я тоже слышал сегодня, что его ждут в конторе на будущей неделе, — ответил Тарджис, остро ощущая на себе взгляд старухи.

— Нет, нет, нет, я только хотела поговорить с вашим отцом насчет этой беды с моей дочерью, и больше ничего. Может быть, друг моего племянника (он служит в консульстве) сможет что-нибудь сделать. Если нет, тогда я на будущей неделе поговорю с вашим отцом. — Она швырнула окурок в камин и неожиданно легко встала с кресла. — Ах, моя дорогая, какое на вас красивое платье! Да, да, прелесть! — Она погладила шелк своей унизанной перстнями клешней. Потом посмотрела на Тарджиса, который немедленно съежился под ее взглядом: — Правда, красивое, а? Вы согласны со мной?

Смущенный Тарджис подтвердил, что согласен.

— Она у нас красавица — мисс Голспи. Да, да, красавица. Правда?

— Правда, — ответил Тарджис, откашлявшись.

— Вы в нее влюблены, а?

Ох, эти иностранки! Кто же задает такие вопросы? Что поделаешь с этой носатой старой ведьмой? Он в ответ издал горлом какой-то неопределенный звук, и старуха, удовлетворившись этим, отвела от него глаза и пошла к двери, хихикая, как настоящая ведьма.