|
Вот нашему папе это тоже не по карману, но я должна сказать, что пить он умеет. А вы — нет. Так что вы должны раз навсегда запомнить этот урок. Обещайте это мне, и я вас, так и быть, оставлю у нас, — живите и платите, сколько можете, пока вы без работы. Я всегда говорю, что надо не только самим жить, но и давать жить другим, а к тому же до последнего времени вы были, прямо скажу, из всех жильцов, какие у нас перебывали, самый степенный и аккуратный насчет платы. Но только смотрите, не говорите ничего папе, ему это не понравится, потому что он и сам работает и… как бы это сказать… тоже вносит в дом кое-что. Но у меня характер мягче, и я не могу выгнать человека только за то, что с ним случилась маленькая неприятность и он не может платить столько, сколько полагается по уговору.
— Большое вам спасибо, миссис Пелумптон, — сказал глубоко тронутый Тарджис. — Недельки две, во всяком случае, можно подождать, — добавила хозяйка предусмотрительно. Тарджис снова поблагодарил, но уже с меньшим жаром. Пока он найдет опять заработок в три фунта в неделю, может пройти больше, чем несколько недель. До последнего замечания миссис Пелумптон он надеялся, что она готова ждать месяцы. Впрочем, отсрочка на две недели тоже кое-что значит. Он ужасно боялся сказать хозяйке, что лишился работы, не получил пока даже жалованья за последние полмесяца и не может ей уплатить. Теперь он вздохнул свободнее, но все же настроение у него было самое мрачное. Он спрашивал себя, что делается в конторе, рассказал ли мистер Голспи мистеру Дэрсингему о том, что вчера произошло, отошлют ли ему заработанные деньги, дадут ли хорошую аттестацию. У него оставалось ровно восемь пенсов, и, как назло, в это утро очень хотелось курить. Ничего не поделаешь, придется купить папирос. Он вышел, чтобы купить десяток самых дешевых, потом решил пойти почитать объявления и записать, где требуются служащие, а может быть, и заглянуть на биржу труда. Был один из тех неприятных дней, когда погода беспрестанно меняется: то выглянет на минутку солнце, то надвинутся тучи и подует резкий восточный ветер. Совсем невесело слоняться в такой день с двумя пенсами в кармане, без работы, без надежд на будущее, опасаясь возможной встречи со страшным мистером Голспи, а может быть, и с полицией. Очнувшись перед биржей труда, он пожалел, что пришел сюда, потому что при виде биржи почувствовал себя еще более несчастным. Он ненавидел биржи труда. Обедал он поздно, а когда обед кончился и миссис Пелумптон занялась стиркой и уборкой с той бешеной энергией, какую она всегда развивала по субботам, вернулся домой из соседнего трактира мистер Пелумптон и с видом оракула разглагольствовал целый час. На этот раз Тарджису сбежать было нельзя, потому что он уже начинал чувствовать себя здесь нахлебником, которого держат из милости. Кроме того, когда у тебя в кармане два пенса, а на улице дует восточный ветер, лучше сидеть здесь, чем в другом месте. Все это, вероятно, было ясно и мистеру Пелумптону, так как он не сводил с Тарджиса мутных глаз и все бубнил, бубнил: то знакомил его с тайнами своего «дела», то давал нелепейшие «добрые советы». Это было ужасно. Тарджис сидел, слушал и ненавидел этого скучного, надоедливого старика. — Да, понимаю, мистер Пелумптон, — с мрачной вежливостью поддакивал он ему время от времени. А мысленно добавлял: «Лучше бы ты, старый дурак, хорошенько вымыл и причесал свои бакенбарды». Но от этого ему не становилось легче. Около половины четвертого поток красноречия мистера Пелумптона неожиданно иссяк, так как у входной двери кто-то позвонил. Миссис Пелумптон, тотчас появившись неизвестно откуда, крикнула: — Па, поди взгляни, кто там. Это, должно быть, Магги. — И, стоя в напряженной позе, с поднятыми бровями и открытым ртом, ожидала, пока ее супруг, волоча ноги, шел через комнату и затем через переднюю. |
