— Да, да, здесь, — донесся оттуда его голос. — Войдите. Одну минутку. — И он зашаркал обратно в комнату, так раздражающе медленно, что жена его с явным нетерпением начала вращать глазами.

— Ну что, это миссис Фостер? — крикнула она в дверь.

— Нет, это не миссис Фостер, — ответил ее муж с достоинством и посмотрел на Тарджиса. — Это молодая леди из вашей конторы, которую послали к вам с поручением.

— Пройдите с нею в гостиную, — сказала миссис Пелумптон вдогонку Тарджису.

Это оказалась юная Поппи Селлерс, и Тарджис проводил ее в гостиную. Необычность положения усугублялась тем, что свидание происходило в комнате, где он почти никогда не бывал. Гостиной пользовались лишь в особо торжественных случаях, а по крайней мере триста шестьдесят дней в году она стояла пустая, таинственная, закутанная в чехлы, точно в саван. За вылинявшими кружевными занавесками здесь приютились некоторые наиболее удачные покупки мистера Пелумптона — механическое пианино и экран из складчатого шелка, два кресла с очень лоснившимися сиденьями, коврик из половины медвежьей шкуры, несколько книг в стеклянном шкафчике, десятки бабочек в другом шкафчике, две картины, писанные маслом, прекрасная коллекция раковин, стеклянные пресс-папье, шерстяные коврики, мраморные пепельницы, сувениры всех курортов юго-восточного побережья. С портрета, висевшего над камином между двух высоких зеркал, на которых были нарисованы аисты, с кротким изумлением смотрел вниз отец миссис Пелумптон, так сильно увеличенный, что с первого взгляда его можно было принять за грандиозную панораму Альп. В этой комнате была совсем другая атмосфера, чем в остальных. Сюда не проникал кухонный чад, здесь было прохладно, пахло нежилым помещением, немножко лаком и шерстью. Отверстие камина закрывал большой бумажный веер, и, как только в комнату вошли люди, по складкам веера разбежалась кучка каких-то потревоженных пятнышек, и этот легкий шорох и движение спугнули тишину.

— Я принесла ваши деньги, — начала Поппи, вынимая конверт из своей ярко-красной сумочки. Она сегодня была одета очень элегантно: пальто в белую и черную клетку, шляпа почти такого же цвета, как сумочка, желтый шарфик с белыми крапинками, темные шелковые чулки и черные блестящие туфельки. На этот раз туалет уже не в японском, а скорее во французском стиле. Она была очень эффектна в этой гостиной, на фоне одного из плюшевых кресел. — Да, вот они, — продолжала Поппи, протягивая Тарджису конверт. — Мистер Смит спросил, не отнесет ли их кто-нибудь из нас, и я сказала, что отнесу, потому что у меня здесь неподалеку, на Бартоломи-роуд, живет кузина, и я иной раз бываю у нее. Вот я и вызвалась отнести вам деньги, потому что мне этот район знаком. Правда, живу я далеко отсюда, но я сегодня ничем особенно не занята.

Все это она отбарабанила очень быстро, как затверженный урок, который много раз повторяла дорогой.

— Очень вам благодарен, — сказал Тарджис. После недавних событий у него усиленно работало воображение. И сейчас он думал: «Вот Поппи Селлерс принесла мне деньги — совсем так же, как я в тот первый вечер принес деньги Лине Голспи. У нее тоже, как тогда у меня, объяснение придумано заранее». Эта мысль не сразу вывела его из угнетенного состояния, но, несомненно, способствовала тому, что он на добрых несколько дюймов вырос в собственных глазах. К тому же девушка так мило принарядилась и казалась прямо-таки хорошенькой.

— Вы нездоровы? — спросила Поппи, очень внимательно глядя ему в лицо.

— Да, чувствую себя не блестяще, — признался Тарджис. — Я в последнее время немного раскис. Ничего серьезного. Нервы. У меня, знаете ли, нервная система очень расшатана.

— Вы такой бледный.