— Помнишь Кобейна?

Дымок и Пепел зашипели с этажерки, хотя Кобейн покинул «Пендлтон» до их появления здесь.

— Ты видела ядозуба?

— Если бы я его видела, то так бы и сказала. Что-то я видела, только не знаю, что именно.

— Мы должны кому-то позвонить.

— Я просто не собираюсь вызывать экзорциста, — Марта с осторожностью обходила «честерфилд».

— Я про управляющего, мистера Трэна.

Никто не прятался за массивным диваном.

Возможно, зверек, которого она заметила перебегающим от кресла к «честерфилду», спрятался под ним. Марта наклонилась и начала шуровать кочергой под диваном.

* * *

Спаркл Сайкс

Пересекая гостиную и направляясь на кухню — Айрис шаркала ногами следом, — спеша позвонить в службу безопасности и сообщить о твари, которая, несомненно, пыталась проникнуть в дом через окно спальни, Спаркл услышала какой-то шум в коридоре. Детский голос что-то кричал о «большом насекомом».

Сменила курс, направилась в прихожую, прильнула к глазку. В южном коридоре никого не увидела, но услышала напряженный женский голос: «Пошли на лестницу».

После короткого колебания Спаркл открыла дверь. Справа, в десяти футах, где западный коридор пересекался с южным, два человека спешили к двери на лестницу. Спаркл узнала Туайлу Трейхерн, милую женщину из квартиры «2-А», сочинительницу песен, мужем которой был знаменитый певец. Ее сына звали Уинслоу или Уинстон. Она звала его Уинни. Оба, судя по одежде, собрались на прогулку.

Мальчик, определенно нервничая, шел первым, но остановился, взявшись за ручку двери на лестницу, когда мать предупредила: «Уинни, нет! Подожди» .

Уинни ответил: «Я знаю, чувствую, что-то нас ждет на ступенях».

— Вам нужна помощь? — спросила Спаркл. И мать, и сын вздрогнули.

Когда повернулись, она увидела их лица. На них читались те самые чувства, которые испытывала Спаркл: недоумение, тревога, страх.

* * *

Салли Холландер

Парализованная начальным укусом, с длинным трубчатым языком демона, всунутым ей в горло, захлебываясь холодной, густой субстанцией, вытекающей в нее из полой трубки-языка, Салли оставалась в сознании даже не из-за охватившего ее ужаса — от невероятного отвращения. Несмотря на паралич, она отчаянно пыталась освободиться и очиститься, потому что чувствовала себя вывалянной в грязи от прикосновения этой твари, от укуса, контакта с его языком.

Наконец-то убрав язык, демон отпустил Салли, и она соскользнула на пол. В ее желудке воцарился холод, словно монстр накачал его шугой. Ее мутило, ей хотелось вырвать, освободиться от всей этой гадости, но она не могла.

Каждый ее выдох превращался в крик о помощи, услышать который мог только Господь, каждый вдох звучал словно отчаянный хрип. Ослабевшая, беспомощная, Салли наблюдала за ногами своего мучителя, который расхаживал по кухне, похоже, с интересом все разглядывая. Шесть длинных перепончатых пальцев. Первый и шестой длиннее, чем четыре средних, словно выполняли роль больших пальцев руки. Серые стопы, кожа очень уж похожа на чешую. Не обычную чешую, не такую, какая бывает у змеи или ящерицы, предназначенную не только для того, чтобы обеспечивать максимальную гибкость, но и служащую чем-то вроде… брони. Возможно, она подумала о броне из-за цвета, такого же, какой появляется у очень потускневших, давно не чищенных серебряных ложек. А потом, как это было и в буфетной сестер Капп, ноги демона — и он сам — начали темнеть: демон превратился в силуэт, в черную тень и ушел сквозь стену.

Тошнота усилилась, желудок, казалось, стремился вывернуться наизнанку, но вырвать она все равно не могла, а потом тошнота вдруг ушла, уступив место чему-то куда более худшему.