На втором этаже под его квартирой находились еще две. Одна пустовала, выставленная на продажу. Вторая принадлежала Шеллбрукам, которые уехали в отпуск. Филдинг тем не менее не сомневался, что голос доносится снизу, а не сверху, с чердака, где что-то недавно шуршало.

Он вновь совершил медленный поворот на триста шестьдесят градусов, и на этот раз пришел к выводу, что диктор выпуска новостей говорит на иностранном языке, причем определить, на каком именно, Филдинг не мог. Голос менялся, становился более тревожным, более настойчивым, словно о чем-то предупреждал.

Нет, не предупреждал. Угрожал.

Филдинг достаточно хорошо знал свои недостатки и сильные стороны, чтобы понимать, что может быть параноиком, в чем обвинила его девушка, достойная того, чтобы оказаться с ним в постели. Это не означало, что он ошибался насчет Тайного мирового порядка и Правящей Элиты или его обвинения не имели под собой никаких оснований. Он мог правильно оценивать ситуацию с Правящей Элитой и при этом быть параноиком. Одно не исключало другого. Собственно, паранойя становилась жизненно необходимой для выживания, если Правящая Элита действительно существует.

Голос, что-то талдычащий не на английском, вдруг разделился на множество голосов, и эта банда бормочущих заговорщиков убеждала друг друга действовать, нанести удар, совершить что-то отвратительное, теперь, тотчас же, немедленно .

Встревоженный, убежденный, что он правильно истолковал тон и намерения говорящих, Филдинг поднялся со стула.

По дому прокатился какой-то гул, Филдинг почувствовал, как под ногами завибрировал пол. Что-то такое уже происходило раньше, несколько раз, но, слишком занятый онлайновыми исследованиями, он не обратил на это особого внимания.

А вот мерцающие полотна синего света на потолке раньше не появлялись. И все маленькие металлические предметы на его столе — ручки, скрепки, ножницы — вдруг обрели способность летать, поднялись к потолку, завибрировали в мерцающей синеве и посыпались на пол, как только странное свечение исчезло.

В этом нестабильном космосе, где катастрофы никогда не прекращались, в любое время могло случиться что угодно. Этот основополагающий принцип, который исповедовал Филдинг, также являлся и составной частью открытой им истины. И теперь по всему выходило, что должно произойти что-то невообразимое.

ОДНО

Страх — двигатель, который толкает вперед человеческое животное. Человечество воспринимает мир как место бесчисленных угроз, и мир начинает соответствовать представлениям человечества. Люди не только живут в страхе, но и используют страх, чтобы контролировать друг друга. Торговля страхом — их истинная религия.

В моем идеальном королевстве страха нет. Человеческие существа живут здесь не для того, чтобы конкурировать друг с другом, строить империи, затевать войны. Здесь нет окончательных утрат, и смерть не является последней точкой. Здесь умереть — означает родиться. Я кормлюсь всем несовершенным, что предстает передо мной, но это не эксплуатация, а очищение, и я кормлюсь и собой, поглощаю себя, чтобы жить заново.

Враг Правящей Элиты боится всего, хотя не понимает, что объект его величайшего страха — он сам. Жить он боится больше, чем умереть. Он боится своих денег почти так же, как боится остаться без них. Если бы он нашел доказательства того, что его теория заговора верна, что мир именно такой, каким он его себе представляет, ему не хватило бы духа действовать на основе этих доказательств. Он видит себя потенциальным героем, но нет в нем того, что делает человека героем.