Мамаши, которые прежде выхвалялись друг перед другом здоровьем своих отпрысков, а детские болезни считали свидетельством постыдной слабости, нынче больше всего радовались их плоскостопию, астигматизму, шумам в сердце или грыже. После месяца в университетском военном лагере мой двоюродный брат Джерри приковылял домой со сбитыми в кровь ногами и желтухой. Некий сержант Маккормик обозвал его хитрожопым жиденком.

— Чего ради нам воевать за них, за этих фашистов? — сказал папа.

— Бедненький, чего только он там не натерпелся, — сказала мама.

Брат Херши воевал в Европе. Двоюродный брат Арти из Америки служил в морской пехоте. Джерри меня разочаровал, я избегал смотреть ему в глаза.

Как-то вечером папа прочел нам заметку — она была напечатана на первой полосе «Стар». Немецкому летчику, сбитому над Лондоном, понадобилось переливание крови. «Вот так-то, парень, — сказал ему английский врач. — Теперь в твоих жилах течет добротная еврейская кровь». Перед тем как перевернуть страницу, папа долго чесал в затылке, и я видел, что заметка его порадовала.

Лишь Танский, владелец углового заведения «Табачные изделия и напитки», подвергал сомнению бескорыстие британцев. В битве за Атлантику потопили много пароходов, это так, но мало кто знает, что подлодки никогда не торпедируют пароход, если он застрахован компанией «Ллойд», а также что некоторые немецкие заводы никогда не бомбят, потому что среди их директоров есть и англичане.

Если Танскому не давало покоя коварство еврейских капиталистов, нас больше тревожили франко-канадцы — и для этого, по правде говоря, имелись куда более веские основания. Партия Дюплесси «Union Nationale» распространяла брошюру, на обложке которой был изображен отвратный старик еврей с длинным крючковатым носом, уволакивающий во тьму мешки с золотом. Надпись поверх его головы гласила, что Айки следует убираться восвояси, в Палестину. Мистер Блумберг, наш учитель, тоже так считал:

— Еврей должен жить только в Эрец. Но вы, ребята, слабаки. Вы даже не представляете себе, что такое настоящий еврей.

Сионизм главы нашего хедера был другого рода. Его страстью была литература. Ахад га-Ам, Бялик, Бубер. Тем не менее я ухитрился окончить ФСШ, ни в коей мере не поддавшись этим веяниям. По правде говоря, я, наверное, никогда не стал бы сионистом, если бы не Ирвинг.

Ирвинг — он учился со мной в одном классе — поначалу не замечал меня. Но в день, когда нам раздали табеля, он неожиданно подошел ко мне в раздевалке и шутливо хлопнул по плечу.

— Прими и проч., — сказал он.

Я оторопел.

— У тебя же у самого второе место, разве нет?

Ирвинг был воплощением всего, что меня восхищало. Он ходил в блейзере, на его широкой спине красовались вышитые золотом буквы ИРВ, на груди — хоккейный герб. Он был боксером, выступал за Ассоциацию иудейской молодежи и в школьной баскетбольной лиге закидывал мячи лучше многих.