Как много можно увидеть на небе. И зимой, и летом, и ночью, и днем. Можно — если постараться. Притом большая часть увиденного регистрируется вовсе не глазами. Небо с радостью дает ощущение умиротворения и покоя даже тогда, когда все из рук вон плохо, когда жизнь не клеится и хочется плюнуть на все, уйти… Но задерешь голову, всмотришься в необъятную синеву, сольешься на мгновение с океаном безграничности и свободы — и проблемы отступают на второй план. Перестаешь жалеть себя и заниматься самобичеванием, ведь ничто не сравнится по важности и красоте с даром жизни, со счастьем ощутить себя живым. Человек в стремительном беге от роддома до могилы, в головокружительном существовании нынешнего времени забывает, что все еще жив, а не мертв. Человек часто перестает чувствовать себя живым существом, наделенным, помимо жизни, еще и разумом. А ведь это чертовски опасно — забыть, что ты живой. Смертельно опасно…

Небо же всегда напомнит тебе, что ты все еще жив. Пока ты можешь видеть небо, ты жив…

Особенно красив небосвод в часы природных представлений. И самое красивое представление — это гроза. Некоторые боятся грозы, однако то лишнее. Ведь природа не может быть жестокой или злой, страшной или беспощадной. Природа просто есть, и все.

Но нынешняя гроза, нависшая над городом в молчаливом ожидании чего-то страшного, воистину зла и беспощадна. Ее приближение почувствовали только лишь животные, пожалуй: домашние и дико живущие в каменных джунглях. Птицы поспешили покинуть уютные ветви парковых деревьев, облюбованные и обильно покрытые пометом крыши и чердаки. Грязные псы, поскуливая и поджимая взлохмаченные хвосты, стаями побежали на юг, гонимые инстинктами самосохранения. Облезлые коты и кошки короткими перебежками устремились вослед своим собратьям по фауне, но врагам по жизни. Подземные коммуникации наводнили орды обычно прожорливых и оттого агрессивных, но сейчас полоумных от страха крыс; их противный пронзительный визг можно было слышать у любого водостока на проезжей части, у любого неплотно закрытого канализационного люка, в любой ветке метрополитена. Каждая живая тварь, не обремененная разумом, бросилась наутек.

Меньше повезло живности домашней. Завывания, бросание на двери и окна, царапание косяков и хозяйских ног приводили разве что к тому, что сердобольные хозяева навешивали своим любимцам тумаков, пинков и подзатыльников, шикали, ругали матом и замахивались вениками. Совсем немногие догадались выпустить питомцев на волю; человек всегда хотел понять язык зверей, но не делал ничего, чтобы научиться тому.

Когда ударила первая молния, город покинули все животные, способные это сделать. Когда же первый раскат грома тяжело и грозно пробасил под кипящими тучами, началось вторжение. Горожане еще не знали о нем, особо чувствительные что-то чувствовали, но плевать хотели на внезапную тревогу. Подумаешь — гроза в ноябре. Природа может выкинуть и не такой финт, и не так изумить привыкшего к чудесам человека. Взять хотя бы недавние повсеместные наводнения в Европе, никогда не имевшие прецедента. Или целый гарем разрушительных тайфунов над Северной Америкой.

Еще бы человек, разучившийся смотреть на небо, будет прислушиваться к безошибочно работающему, уникальному механизму-радару собственных инстинктов…

Приближение бури было очевидным, но отчего-то незамеченным. Воздух стоял совершенно неподвижно, насколько неподвижно стоит вода в стакане. Воздух был тяжелым, плохо проводящим звук, он вызывал постоянное чувство нехватки кислорода. Его монолитное спокойствие обволокло ветви деревьев, как смола обволакивает заливаемое натуралистом насекомое. Даже автомобили то ли намеренно старались, то ли просто не могли особо набирать скорость при движении по улицам.

Затишье перед бурей — вот что это такое.