На рассвете, когда лучники могли различить человеческие фигуры на стенах, они засыпали защитников города стрелами, заставляли их отступить вглубь. После этого пешие отряды бросались на приступ, взбирались по лестницам, обгоняя друг друга, ибо первую дюжину воинов, взобравшихся на стены, ожидала щедрая награда независимо от исхода боя. Но к тому времени горожане возвращались и набрасывались на врагов. Часа два кипела битва, к полудню чужане чаще всего слабели и отступали. Так проходили дни.
Но, судя по вечно обеспокоенным лицам фуражиров, по их непрестанной ругани и нервным смешкам, осада должна была вскоре закончиться. Королевское войско, отступая, подгребло под себя все припасы. Словом, не сразу угадаешь, кому пришлось хуже — захватчикам или осажденным. В столице мерли от кровавого поноса, в лагере чужан зверели от голода. И лишь женщин и на той и на другой стороне было предостаточно, что, разумеется, не способствовало поддержанию воинского духа. А потому Кьяртан, предводитель военного союза чужан, торопился, и весьма.
Брат его, Армед, также не знал покоя. Не сомневался, что, если войско бесславно повернет назад, за провал кампании ответит именно он, Армед. Во-первых — как заваривший всю эту кашу; во-вторых — как полукровка; и в-третьих — как младший брат и прямой наследник Кьяртана. И Армед всерьез занялся спасением своей жизни.
Ночь накануне решающего штурма Сайнем, бывший Маг Солнца, провел с Аин, сестрой Армеда. Молодая чужанка была стройной и гибкой, как водоросли в речном потоке, а тело под ладонями казалось удивительно мягким, словно бы и вовсе без костей. Перед свиданием она помазала розовым маслом за ушами, под грудью и в паху, но все же ее собственный острый дразнящий запах пробивался сквозь благовония и щекотал ноздри Сайнема. Волшебник в тот вечер сближался с нею много раз, пока не истощил полностью свои силы. Чужане (кроме тех, что собрались на военный совет) предавались тем же забавам, и Сайнему казалось, что он теряет себя, растворяется в огромном, рычащем, стонущем в судорогах страсти, обреченном на смерть существе.
Около полуночи, оставив спящую возлюбленную, он вышел из палатки и, пожевав рвотного корня, очистил свой желудок. Затем взял ковш, подошел к припасенной заранее бочке с дождевой водой и долго мылся, стуча зубами от холода. Потом вернулся в палатку, достал из кожаного мешка две щепки с начертанными на них рунами, уколол ножом палец и окрасил руны собственной кровью. Потом разбудил Аин.
— Тебе пора уходить, — сказал он на языке чужан. — Скоро сюда придет твой брат.
— Позволь мне остаться, — попросила девушка.
Сайнем потер переносье, потом улыбнулся.
— Ладно, оставайся, — согласился он. — Может, тебе и не вредно будет кое-что про меня узнать. Только оденься быстрее.
Девушка накинула длинную рубаху из окрашенного охрой льна и подбитый мехом плащ и пересела на правую, женскую половину шатра.
Сайнем одеваться не стал.
Немного погодя полог палатки откинулся, вошли Армед, его побратим и телохранитель Гейр и пленный — один из младших офицеров королевской армии. Армед, увидев Аин, удивленно поднял брови, но не сказал ни слова.
— Ты готов? — спросил он Сайнема.
— Ты, я вижу, тоже, — ответил тот.
Армед кивнул:
— Нам надо торопиться. Тебе обязательно говорить с этим таори-мертвяком?
— Обязательно. Ты услышал что-то важное на совете?
— Пожалуй. У таори в крепости есть подземный ход к реке. — Армед заметил, как дернулось лицо офицера, и расплылся в улыбке. — Он заканчивается в этой их священной роще, почти у самого берега. Завтра, когда все будут на стенах, большой отряд пройдет по тому ходу и возьмет южную башню. Тогда мы перестреляем всех мертвяков сверху, как цыплят. |