|
С тех пор они обе как будто находятся в длинном темном туннеле. Бесконечные визиты к специалистам. Анализы. Короткие периоды в больнице здесь, в Суссексе, и более долгие – один почти на год – в специализированном печеночном отделении Королевской больницы Южного Лондона. Операции по имплантации эндопротезов в желчные протоки. Операции по их удалению. Бесчисленные переливания крови. Кейтлин так обессилела от болезни, что регулярно засыпала в классе. Не смогла играть на любимом саксофоне, когда ей стало трудно дышать. В подростковом возрасте начала озлобляться, проявлять непослушание, и чем дальше, тем больше. Постоянно требует объяснения – почему я?..
Линн не может ответить на этот вопрос. Уже не сосчитать, сколько раз она сидела в ужасе в отделении скорой помощи Королевской больницы графства Суссекс, пока медики занимались ее дочерью. В тринадцать лет та стащила из домашнего бара бутылку водки, после чего пришлось промывать желудок. В четырнадцать свалилась с крыши, накурившись гашиша. В другой раз явилась в спальню матери в два часа ночи с остекленевшими глазами, обливаясь потом и стуча в ознобе зубами. Сообщила, что какой‑то подонок в Брайтоне дал ей таблетку экстези и у нее болит голова. Доктор Хантер всякий раз приезжал в больницу, сидел с Кейтлин, пока не убеждался, что опасность миновала. Это не входит в его обязанности, да такой уж он человек. Дверь открылась, он вышел – высокий, элегантный, в костюме в тонкую полоску, с прекрасной осанкой. Приятное лицо обрамляют волнистые волосы цвета перца с солью, ласковые заботливые зеленые глаза частично прячутся за стеклами очков в форме полумесяца. – Линн! – сказал он. Его обычно сильный звонкий голос прозвучал нынче утром непривычно глухо. – Зайдите. У Росса Хантера две резко различные манеры приветствовать пациентов. За все годы Линн видела только теплую искреннюю улыбку, которая говорит: рад снова вас видеть. Прежде на его лице никогда не было тоскливой гримасы с прикушенной нижней губой, которую он ненавидит и держит в чулане. Сегодня она вышла на свет.
3
Данный отрезок Льюис‑роуд – хорошее место для отлова нарушителей, превышающих скорость. Спешащие в Брайтон водители знают, что, хотя скорость здесь ограничена сорока милями в час, за светофором спокойно можно разогнаться, и не сбавляют ход на двухполосном шоссе. В миле от этого места и расположились полицейские с соответствующей аппаратурой. Их БМВ‑универсал с зелеными, желтыми и серебристыми опознавательными знаками для многих должен был стать неприятным утренним сюрпризом. Констебль Тони Омотосо пригнулся за машиной с лазерным радаром, положенным для удобства на крышу, и нацеливал красную точку на передние номерные знаки автомобилей, заподозренных в превышении скорости. Засек табличку «тойоты». На датчике сорок четыре мили. Водитель, заметив инспекторов, притормозил. Строгая инструкция допускает превышение лимита на десять процентов. «Тойота» проехала, сияя задними огнями. Белый фургон «транзит» – сорок три мили. Черный мотоцикл «харлей» перекрыл предел в разы, но Тони не успел поймать его вовремя. Слева от него ежился на холоде коллега из дорожной полиции констебль Йен Аппертон, длинный, тощий, в фуражке и желтой куртке, издалека бросающейся в глаза, готовый по сигналу немедленно сорваться с места. Оба замерзали. Аппертон посмотрел вслед «харлею». Он обожает мотоциклы любой марки, сам мечтает сесть на полицейский мотоцикл. Впрочем, «харлей» для прогулок. Истинная его страсть – высокоскоростные гоночные машины вроде БМВ, «судзуки», «хонды‑файерблейд», которые на поворотах надо класть набок, а не просто вертеть ручки, как обыкновенное рулевое колесо. Заметивший их водитель красного «дукати» почти ползет. А субъект за рулем битой зеленой «фиесты» явно проглядел полицейских. |
