На ковер.

Подошел, увидел Сетина. Все понял: это он летел на том По-2, летел в соседний полк. Но завернул к нам, чтобы выяснить, кто с бортовым номером «72» позволил себе бесчинствовать в воздухе?

— Ефремов?

— Так точно.

— И-или тебя сра-азу к чертовой ма-атери из корпуса выгнать, или на-а-аказать сначала? Штурмовик! На самом деле в штур-мо-о-овики захотел? Что са-ам думаешь?

— Думаю, товарищ гвардии генерал-лейтенант, для пользы службы сперва надо наказать. — Говорю, стараясь глядеть ему в глаза самым искренним образом, а самого колотит: ну, как выгонит? Может ведь, запросто.

— Пя-ять суток нормально бу-удет, Ефремов?

— Многовато, — товарищ гвардии генерал-лейтенант, нам через три дня запланировано на фронт сниматься.

— Во-о-от и поедешь без ремня, в на-аземном э-э-эшелоне… для осознания и для позора. Попомни мое слово, Ефремов, умрешь ты лейтенантом!

— Так точно, согласен: летчик должен быть молодым.

Пять суток ареста мне исправно записали.

Но на фронт я возвращался все-таки собственным ходом: резервных летчиков в полку не оказалось, а оставлять машину в тылу, такого никто не допустит.

И были еще воздушные бои, разведка, полеты на фотографирование. Несколько раз командир корпуса брал меня ведомым и, будто сговорившись с командиром полка, после каждого вылета говорил:

— Но-о-ормально.

Вот и все, что я хотел рассказать о войне.

О войне и без войны? Пожалуй. Про тараны, про факелы в небе и на земле, я думаю, рассказано и показано в кино предостаточно. Иному, кто там не был, пожалуй может даже показаться — вот жизнь была! Верно — именно жизнь, а не сплошной праздник. Вспомнил я, что вспомнилось: у каждого своя память. И еще хочу сказать: все мы, первыми поднявшиеся на реактивных «мигах», вышли оттуда, из того времени.

9

— Командир у меня, ребята, был чисто золотой и… зверь тоже! Точнее — гибрид. Именно. Пятьдесят на пятьдесят — от того и от другого… — энергично жестикулируя рассказывал бывший старший сержант Миненко своим новым приятелям. — За какой-то паршивый шплинт, видите ли, ему не понравилось, как я тому шплинту усы загнул, мог загрызть! А с другой стороны, сами судите, — шинель новую с собственного плеча скинул и мне вручил: носи! В город попрошусь — пожалуйста! Только не опаздывай! Тут не рявкнет никогда — попросит, вежливо так — пожалуйста, старик, не опаздывай только…

Старший лейтенант Ефремов его фамилия. Служба его сильно уважала, а начальство так, скорее, терпело: с понятием был человек, со своей гордостью…

Переступая порог этого последнего военного кабинета, я еще не вполне осознавал — козырять мне больше не надо, докладывать тоже не надо, достаточно поздороваться и просто назвать себя. К этому надо было еще привыкнуть: армейская жизнь — мое прошлое. Андрей Александрович Ефремов вторую неделю ходил в гвардии старших лейтенантах запаса. Вот так.

Кабинет выглядел опрятно, шкафы стояли по ранжиру, карта Союза была капитально пришита к стене. Ничего лишнего, ничего такого, что могло бы указать на привязанности, увлечения хозяина я не обнаружил. Над громадным письменным столом, покрытым тусклой зеленой бумагой, не сильно возвышался сухонький, совершенно лысый человек. Судя по его погонам — майор. Был он далеко не молод, напоминал старого мальчика — оттопыренными розовыми ушками ли, а может рыженькими кисточками бровок или припухшими яркими губами.