– Аллес, фсо зависайт, какой любейзнайст ви желайт.

– Капитан, находясь на борту, я совершил поступок, который многим покажется по меньшей мере безрассудным. Я был тайно помолвлен и теперь хотел бы попрощаться со своей избранницей!

Эти слова повергли всех в полнейшее изумление, но выразить его смог лишь фон Хойманн. Произнесенное им смачное немецкое ругательство стало, пожалуй, его единственным высказыванием за все время, что он находился в капитанском салоне. Он не замедлил подкрепить его действиями, когда, брызжа слюной, яростно протестовал против подобного прощания. Однако все его возражения были тщетны, и капитан своей властью разрешил Раффлзу переговорить с невестой. На это ему отводилось пять минут, при этом капитан и Маккензи с оружием за спиной должны были стоять на таком расстоянии от пары, чтобы не слышать их разговора. Когда мы выходили из салона, Раффлз чуть замедлил шаг и схватил меня за руку.

– Ну вот, теперь ты знаешь все, Зайчонок, наконец-то тебе известны все мои тайны, – торопливо зашептал он. – Если б ты только знал, как мне жаль… Много тебе не дадут, не волнуйся. Если повезет, отделаешься условным сроком. Зайчонок, прости меня… Мы расстаемся на долгие годы, а быть может, навсегда! Все эти годы я знал, что на тебя всегда можно положиться. Как знать, когда-нибудь ты без сожаления вспомнишь о том, что сослужил своему другу хорошую службу в его последний час!

Его глаза сверкнули знакомым огнем, и я тотчас понял смысл сказанного им. Стиснув зубы и чуть не плача, я в последний раз в жизни пожал его сильную руку.

Все случившееся потом я запомнил с такой ясностью, что не забуду этого до конца своих дней. Я в мельчайших подробностях вижу каждую доску, каждую тень на залитой солнцем палубе. Мы проходили мимо островов, лежащих между Генуей и Неаполем. Справа по борту медленно проплывал остров Эльба, где начались трагические, но славные Сто дней Наполеона. Над ним висела сизая дымка, сквозь которую светило яркое и ласковое южное солнце. Капитанский салон выходил на прогулочную палубу, которая вдруг опустела словно по мановению волшебной палочки. Там находились только я, старший помощник, фон Хойманн, Маккензи и капитан. Чуть поодаль стояли Раффлз и мисс Вернер, чья стройная фигура четко вырисовывалась на фоне бирюзового неба. Помолвлены? Я до сих пор не могу в это поверить, хотя прошло уже столько лет. Они стояли взявшись за руки и о чем-то говорили. Мы не слышали ни слова, лишь видели их фигуры, словно плывшие в солнечном свете.

Раффлз чуть шевельнул рукой, а дальше все развивалось столь стремительно, что никто и ахнуть не успел. Он притянул ее к себе, поцеловал на глазах у всех, а после оттолкнул с такой силой, что она чуть не упала. Он начал медленно поворачиваться к борту. В этот момент к нему рванулся опомнившийся старпом, а я ринулся за ним.

Раффлз уже стоял на поручне.

– Держи его, Зайчонок! – прокричал он. – Держи крепче!

Когда я изо всех сил вцепился в старпома, выполняя последнюю просьбу своего друга, я увидел, как его руки взмыли вверх, голова наклонилась чуть вперед, а сам он изогнулся в прыжке и вошел в воду так изящно и грациозно, словно прыгал с помоста.

Что происходило на палубе после этого, я не знаю, потому что меня там не было. Не думаю, что у вас вызовет интерес рассказ о понесенном мной наказании, о моем тюремном заключении и последовавших за ним долгих годах позора и бесчестия, разве что вам будет отрадно узнать, что я получил по заслугам. Однако на склоне лет мне думается, что я просто обязан завершить свой рассказ о событиях того памятного дня, прежде чем я уйду в небытие.

Минуты не прошло после дерзкого прыжка Раффлза, как меня заковали в кандалы и заперли в каюте второго класса. Тем временем на воду срочно спустили шлюпки, которые безрезультатно прочесывали море в радиусе двух километров от судна.