– Бедняга этот Джек Раттер! – вздохнул Эй-Джей. – Нет ничего печальнее, чем наблюдать, как в общем-то неплохой парень катится по наклонной плоскости. Он чуть рассудок не потерял от беспробудного пьянства. По уши влез в долги, бедолага! Ты видел, как он на нас посмотрел? Кстати, тебе не кажется странным, что мы его встретили именно здесь? А ведь разорил его своими поборами не кто иной, как старина Бэрд. Боже, я сам готов снять шкуру живьем с этого палача!

Он начинал злиться, это было заметно по его тону, а потом снова замолчал. Во время чудесного ужина он тоже оставался немногословным, после чего мы устроились в уютном уголке курительной комнаты с сигарами и кофе. Только тогда я заметил, как Раффлз улыбается мне, и я понял, что все самое страшное уже позади и настроение его понемногу приходит в норму.

– Могу догадаться, что ты сейчас ломаешь себе голову над тем, что заставило меня впасть в такую задумчивость, – неожиданно заявил он. – Я считаю, что делать дело лишь наполовину не стоит. Это отвратительно, это угнетает, злит, выводит из себя. Никаких половинчатых решений. Надо все доводить до логического конца, верно?

– Ну что ж, – в свою очередь улыбнулся я, – во всяком случае, к тебе-то уж такие рассуждения точно не относятся.

– А вот я на твоем месте не был бы так категоричен, – заметил Раффлз, выпуская струйку сигаретного дыма к потолку. – Но как бы там ни было, сейчас я думал не о себе, а об этом бедолаге Джеке Раттере. Вот у кого ничего не получается до конца, а только какими-то частями. Он вроде увяз в болоте, но и то не окончательно. А ты только посмотри на разницу между ним и нами! Он полностью зависим от злобного жадного ростовщика, мы же с тобой – приличные платежеспособные граждане. Он начал пить – мы же предпочитаем трезвость. Его друзья начали избегать его общества – от наших друзей мы едва успеваем отбиваться. В итоге он продолжает брать взаймы и увязать в этой долговой яме все глубже. А мы с тобой вот, к примеру, не воруем половинками, мы сделали свое дело и забыли о нем. Мы с тобой, получается, более честные парни, чем он. Но так ли это? Может, Зайчонок, мы с тобой тоже люди «половинчатые», так сказать, а?

– Почему? Чего же больше мы могли сделать? – насмешливо воскликнул я и тут же опасливо осмотрелся: нет ли кого-нибудь поблизости.

– Больше? – переспросил Раффлз. – Ну хотя бы убийство. Мы ведь еще никогда не совершали убийства.

– Вздор все это!

– Как сказать, мой милый Зайчонок. Но я хотел услышать от тебя совсем другой ответ. Как-то раз я ведь уже говорил тебе, что самый значительный человек во всем свете – это тот, который совершил убийство, но об этом, кроме него самого, еще никто не знает. По крайней мере, так должно быть, но в таких случаях он сам этого не сознает и не считает себя таковым. Ты только подумай! Представь себе, что ты приходишь сюда, ведешь беседы на разные темы, зная при этом, что именно ты успел натворить. И ты думаешь: а как бы все остальные повели себя, если бы узнали обо всем? Это было бы великолепно, это даже и сравнить, пожалуй, не с чем! Но и это еще не все. Потом, когда тебя схватят, начнется настоящая драма. Несколько недель ты будешь ожидать суда, потом приговора и в конце концов тихо увянешь. Тебя попросту повесят. Ты же не будешь гнить за решеткой лет семь или даже десять, правда?

– Господи, дорогой мой! – хихикнул я.