– Отправился в город пообедать, – на ходу просветил его Маккензи.

– Вы уверены?

– Я сам видел, как он выходил из гостиницы, – доложил я, не моргнув глазом. При этом я сразу почувствовал, как мое сердце бешено заколотилось в груди. Я боялся говорить, мне стало страшно. Мне казалось, что голос мой задрожит и я с головой выдам и себя, и своего друга.

Завладев ключом от квартиры Раффлза, мы с не меньшей скоростью побежали наверх. Я извернулся змеей и оказался вторым из тех, кто переступил порог квартиры Раффлза, казавшийся мне сейчас самым настоящим Рубиконом. И уже в следующее мгновение из моего горла вырвался страшный крик боли – это Маккензи неожиданно сделал шаг назад, изо всех сил отдавив мне при этом пальцы ног. Через секунду я сам увидел причину его замешательства и закричал снова – на этот раз от испуга.

Перед камином на спине, вытянувшись во весь свой рост, лежал мужчина. На его белоснежном лбу зияла рана, струйка крови стекала на глаза. А мужчиной этим был не кто иной, как сам Раффлз, мой верный друг и соратник!

– Самоубийство, – хладнокровно констатировал Маккензи. – Хотя подождите-ка… Вот кочерга. Нет, это, наверное, больше напоминает убийство. – Он встал на колени, нагнулся к лицу моего друга и заговорил уже более жизнерадостно: – Нет, и даже не убийство. – Он поморщился, как будто данный факт расстроил его, и добавил: – Да и рана какая-то несерьезная, просто кожа сорвана, поэтому и кровь потекла. Может, эта кочерга сама на него упала. Но, господа, при этом от него исходит тяжелый запах хлороформа!

Он встал с пола и уставился на меня своими хитрющими глазками. Я же ничего не видел, я искренне плакал, а потому мне было сейчас все равно, как именно он на меня смотрит и что при этом происходит в его голове.

– Но, если я вас правильно понял, вы же сами сказали, будто видели, как он вышел из гостиницы и отправился обедать, – напомнил мне детектив.

– Ну конечно, я видел мужчину в длинном плаще. Разумеется, я решил, что этот мужчина – мой друг. Кто же это еще мог быть?

– Конечно, это тот самый господин, который передавал мне ключ от этой квартиры, – подтвердил побледневший констебль.

Маккензи повернулся на его голос, и по его лицу можно было понять, что он готов сейчас лично растерзать несчастного стража порядка.

– Вы вообще что-нибудь сейчас соображаете? – крикнул шотландец. – Какой ваш личный номер, чтоб вас!.. П-34? Ну, дорогой мой, теперь молите Бога, чтобы вот этот джентльмен оказался жив и здоров, пока я нахожусь здесь. Иначе вы знаете, в чем я вас смогу обвинить? В соучастии в убийстве, самом настоящем убийстве, вы хоть это сейчас понимаете или нет?! Да вы не полицейский, вы просто какая-то бесчувственная непрофессиональная свинья в мундире! Но и это еще не все. Вы знаете, кого вы только что упустили? Вы хоть знаете, кто сейчас вот так запросто прошел мимо вас и всучил вам этот проклятый ключ?! Это был сам Кроушей, ни убавить ни прибавить! Да-да, именно тот самый Кроушей, что удрал еще вчера из Дортмура. И вы его преспокойно отпустили, П-34! Так знайте, если я его сейчас не схвачу, я лично позабочусь о том, чтобы вас с позором выгнали из полиции. Все ясно?!

Он погрозил констеблю кулаком и покрепче стиснул зубы. Это было что-то новое, хладнокровный и равнодушный шотландец все же проявил свои человеческие эмоции – хотя бы таким образом. В следующий миг он словно растворился среди нас, покинув номер Раффлза.

* * *

– Сложная это штука – самому разбить себе голову, – признавался мне позже мой друг. – Гораздо проще было бы перерезать себе горло. Но это слишком опасно. А вот хлороформ совсем другое дело.