|
Он лишь частично стал носителем зла — и посмотри на разницу между ним и нами! Он попал в лапы мерзкого ростовщика, а мы — вполне кредитоспособные граждане. Он пристрастился к алкоголю, мы же всегда трезвы и расчетливы. Его друзья начинают от него отворачиваться, нам же немалых хлопот стоит отвадить приятелей от наших домов. Enfin, он выпрашивает или же занимает деньги, что само по себе наполовину воровство, мы же, решая данный вопрос, честно воруем. Наш образ жизни, это совершенно очевидно, куда более добропорядочен. Однако, Кролик, хотя я могу и заблуждаться, но мне иногда кажется, что мы сами тоже не всегда доводим дело до конца!
— Почему это? Что еще мы могли бы совершить?! — воскликнул я, посмеиваясь и при этом слегка оглядываясь, дабы удостовериться, что нас никто не слышит. — Что еще? — повторил Раффлс. — Ну, например, убийство. — Вздор! — Это твое сугубо личное мнение, Кролик. Я вовсе не имел в виду, что на нем надо обязательно завалиться. Я тебе и прежде уже говорил, что из всех живущих на земле людей величайший тот, кто совершил убийство, но не был пойман. По крайней мере он один из величайших людей, несмотря на то что убийцы редко способны истинно оценить самих себя. Только лишь задумайся об этом! Представь: ты заходишь в клуб и разговариваешь с людьми, вероятно, говоришь даже о самом убийстве, зная, что совершил его ты, и мысленно воображая, какими бы стали лица присутствующих, если б они только об этом узнали! О-о-о, это было бы великолепно, просто великолепно! Ну, и кроме того, если тебя поймают, то тебя будет ждать трагическая, но быстрая кончина. Следствие закончится в течение считанных недель, дело сразу передадут в суд. Тебе посвятили бы несколько специальных сообщений или даже экстренных выпусков газеты, придав этим твоей смерти ореол значительности и избавив от необходимости гнить в полной безвестности. — Ну, ты молодец, старина Раффлс! — весело сказал я. — Я почти прощаю тебе твое дурное настроение во время ужина. — Но я, Кролик, не шучу, я никогда не говорил более серьезно. — Давай-давай! — Повторяю: я не шучу. — Но Боже мой, ведь ты прекрасно знаешь, что можешь пойти на все что угодно, кроме убийства. — Я прекрасно знаю, что намерен сегодня вечером совершить убийство. До этого момента А. Дж. Раффлс сидел в кресле, глубоко откинувшись на спинку, по форме напоминавшую собой седельный вьюк, и внимательно наблюдал за мной из-под полуопущенных век, а тут вдруг резко наклонился вперед, и его глаза мгновенно приблизились к моим, блеснув холодком стали, наподобие вынимаемого из ножен клинка. Эти глаза потрясли меня и ускорили работу моей головы: я больше не сомневался в серьезности его слов. Я знал этого человека и, увидев его крепко сжатые кулаки и стиснутые зубы, понял, что он готов совершить убийство. Более того — в его холодных голубых глазах я прочитал готовность совершить пять сотен убийств. — Бэерд? — спросил я, запинаясь и облизывая языком пересохшие губы. — Разумеется. — Но ты сказал, что эта мастерская в Челси не столь уж и важна? — Я солгал. — Во всяком случае, ты от него оторвался! — Это тоже неправда. Я не оторвался. Я полагал, что оторвался, когда зашел к тебе. Но когда выглянул в окно… помнишь?., чтобы в этом удостовериться, — он стоял прямо там, внизу, на тротуаре. — И ты ни слова мне об этом не сказал?! — Не хотелось портить тебе ужин, Кролик, как не хотелось и того, чтоб ты испортил его и мне. Но он был там, собственной персоной, совершенно живой и здоровый, и, разумеется, проследовал за нами до Олбани. Теперь у него на руках все козыри, и он может сыграть с их помощью в игру, которая столь импонирует его подлой душонке: он может шантажировать меня и одновременно требовать взятки от полиции, заставив нас торговаться и ожидая, кто даст больше. |
