— Это ужасно. Отвратительное и тяжкое преступление, — сказал Экслер. — Не удивительно, что на вас так подействовало.

— Это порок. Мне нужен кто-то, — доверительно зашептала она, — кто убил бы этого порочного человека.

— Уверен, многие не отказались бы.

— А вы? — робким голоском спросила Сибил. — Я бы заплатила.

— Будь я киллер, я бы сделал это pro bono, — сказал он, взяв ее руку, протянутую ему. — Человек заражается ненавистью, когда речь идет о насилии над невинным ребенком. Но я безработный актер. Я запорю все дело, и мы с вами оба отправимся в тюрьму.

— О господи, что же мне делать? — воскликнула она. — Что мне делать?

— Быть сильной. Слушаться доктора, попытаться окрепнуть как можно скорее и вернуться домой к своим детям.

— Вы верите мне, правда?

— Я не сомневаюсь, вы видели то, что видели.

— А вы можете ужинать со мной каждый вечер?

— Пока я здесь, — сказал он.

— Я еще там, на арт-терапии, знала, что вы меня поймете. У вас в глазах такое страдание.

Спустя несколько месяцев после выписки Экслера из больницы сын его жены умер от передозировки, и брак безработной балерины с безработным актером закончился разводом, завершив еще одну из многих миллионов историй о мужчине и женщине, неудачно соединенных судьбой.

Однажды по дорожке к дому проехал черный автомобиль и остановился у сарая. За рулем «мерседеса» сидел шофер, а на заднем сиденье — маленький седой человек, Джерри Оппенгейм, агент Экслера. После того как Саймона поместили в больницу, Джерри звонил ему каждую неделю из Нью-Йорка, справлялся, как его дела, но за несколько месяцев они ни разу толком не поговорили, а в какой-то момент актер перестал отвечать на звонки агента, как и на любые другие звонки, так что визит был неожиданный. Саймон смотрел, как Джерри, которому было за восемьдесят, осторожно идет по вымощенной камнем дорожке к входной двери с пакетом в одной руке и цветами в другой.

Он открыл дверь прежде, чем Джерри успел постучать.

— А если бы меня не оказалось дома? — проворчал он, помогая старику перебраться через порог.

— Я рискнул, — кротко улыбнулся Джерри. У него вообще было нежное, кроткое лицо и обходительные манеры, что не мешало ему в интересах своих клиентов проявлять известную твердость. — Ну что ж, по крайней мере физически, ты, кажется, в полном порядке. Если не считать безрадостного выражения лица, Саймон, ты неплохо выглядишь.

— А ты, как всегда, в полном порядке, — сказал Экслер. Сам-то он по нескольку дней не брился и не менял одежду.

— Я принес цветы. И ланч для нас обоих от «Дин и Де Лука». Ты обедал?

Он даже не завтракал, так что просто пожал плечами, принял дары и помог Джерри снять пальто.

— Надо же, не поленился приехать из Нью-Йорка, — заметил Экслер.

— Да. Посмотреть, как у тебя дела, и потолковать. В Гатри ставят «Долгое путешествие в ночь». Звонили, справлялись о тебе.

— Обо мне? Я больше не могу выходить на сцену, а чем жить вне сцены, ума не приложу. Я не могу больше играть, Джерри, и все об этом знают.

— Никто ничего такого не знает. Возможно, некоторые слышали, что у тебя был нервный срыв, но это не такая уж редкая вещь. Премьера планируется зимой. На улице будет жутко холодно, но ты замечательно сыграешь Джеймса Тайрона.

— Джеймс Тайрон — это много-много текста, а я не могу произнести ни строчки.