|
- Ах, да! Это я его вчера ждала. - Что ж он, все еще не был? - Нет. Я и думала: если не придет, так с тобой надо будет переговорить, - прибавила она, помолчав. - А сегодня вечером ожидала его? - Нет, не ждала; он вечером там. - Что же ты думаешь, Наташа, он уж совсем никогда не придет? - Разумеется, придет, - отвечала она, как-то особенно серьезно взглянув на меня. Ей не нравилась скорость моих вопросов. Мы замолчали, продолжая ходить по комнате. - Я все тебя ждала, Ваня, - начала она вновь с улыбкой, - и знаешь, что делала? Ходила здесь взад и вперед и стихи наизусть читала; помнишь, - колокольчик, зимняя дорога: "Самовар мой кипит на дубовом столе...", мы еще вместе читали: Улеглася метелица; путь озарен, Ночь глядит миллионами тусклых очей.., И потом: То вдруг слышится мне - страстный голос поет, С колокольчиком дружно звеня: "Ах, когда-то, когда-то мой милый придет, Отдохнуть на груди у меня! У меня ли не жизнь! Чуть заря на стекле Начинает лучами с морозом играть, Самовар мой кипит на дубовом столе, И трещит моя печь, озаряя в угле За цветной занавеской кровать..." - Как это хорошо! Какие это мучительные стихи, Ваня, и какая фантастическая, раздающаяся картина. Канва одна, и только намечен узор, - вышивай что хочешь. Два ощущения: прежнее и последнее. Этот самовар, этот ситцевый занавес, - так это все родное... Это как в мещанских домиках в уездном нашем городке; я и дом этот как будто вижу: новый, из бревен, еще досками не обшитый... А потом другая картина: То вдруг слышится мне - тот же голос поет, С колокольчиком грустно звеня: "Где-то старый мой друг? Я боюсь, он войдет И, ласкаясь, обнимет меня! Что за жизнь у меня! - И тесна, и темна, И скучна моя горница; дует в окно... За окошком растет только вишня одна, Да и та за промерзлым стеклом не видна И, быть может, погибла давно. Что за жизнь! Полинял пестрый полога цвет; Я больная брожу и не еду к родным, Побранить меня некому - милого нет... Лишь старуха ворчит..." - "Я больная брожу"... эта "больная", как тут хорошо поставлено! "Побранить меня некому", - сколько нежности, неги в этом стихе и мучений от воспоминаний, да еще мучений, которые сам вызвал, да и любуешься ими... Господи, как это хорошо! Как это бывает! Она замолчала, как будто подавляя начинавшуюся горловую спазму. - Голубчик мой, Ваня! - сказала она мне через минуту и вдруг опять замолчала, как будто сама забыла, что хотела сказать, или сказала так, без мысли, от какого-то внезапного ощущения. Между тем мы все прохаживались по комнате. Перед образом горела лампадка. В последнее время Наташа становилась все набожнее и набожнее и не любила, когда об этом с ней заговаривали. - Что, завтра праздник. |
