Так вот сейчас длинный канат был протянут между берегом Скутари и башней Леандра, ныне называемой Кез-Кулесси, что значит Башня Девственницы. Канат пересекал пролив на высоте трехсот футов и был привязан к деревянному пилону, возвышавшемуся у схождения набережной Галаты и площади Топ-Хане.

По этому канату и собирался знаменитый акробат Сторши, соперник не менее знаменитого Блондина, пересечь Босфор. Ясно, что если Блондин, переправляясь через Ниагару, рисковал жизнью при падении со ста пятидесяти футов в непреодолимую стремнину реки, то здесь, в спокойных водах, в случае неудачи Сторши отделался бы только купанием без большого вреда.

Подобно Блондину, пересекшему Ниагару с верным другом на плечах, Сторши тоже готовился проследовать по своему воздушному пути с одним из собратьев по ремеслу. Только он собирался переправлять его не на своей спине, а в тачке, обод колеса которой был выдолблен в форме желоба, что обеспечивало прочное сцепление с канатом.

Читатель согласится, что это было любопытное зрелище: тринадцать сотен метров вместо девяти сотен футов Ниагары! Путь длинный и грозящий падением на каждом шагу!

Тем временем Сторши появился у начала каната, соединявшего азиатский берег и Башню Девственницы. Везя своего товарища в тачке, он без помех добрался до маяка, находящегося на вершине Кез-Кулесси.

Громкие крики зрителей приветствовали этот первый успех.

Затем все увидели, как гимнаст ловко спускается по канату, который, несмотря на то, что был туго натянут, провисал в середине и почти касался вод Босфора.

Твердо ступая и сохраняя равновесие, с невозмутимой ловкостью он продолжал везти в тачке своего коллегу. Зрелище было великолепным!

Когда Сторши добрался до середины пути, трудности увеличились, поскольку теперь нужно было подниматься вверх. Но у акробата были крепкие мускулы, его руки и ноги отлично работали, и он по-прежнему перемещал вперед тачку, в которой неподвижно находился его товарищ, невозмутимый и столь же смелый. Этот последний не позволял себе ни одного движения, могущего нарушить равновесие.

И вот наконец раздались крики восхищения и облегчения.

Целым и невредимым Сторши добрался до верхней части пилона и теперь вместе с товарищем спускался с него по лестнице, оканчивающейся возле угла набережной, там, где как раз находился Ахмет со своими спутниками.

Так что смелое предприятие закончилось успехом, и можно согласиться, что напарник Сторши вполне имел право на половину тех криков одобрения, которые неслись из Азии в Европу.

Но каким был крик, изданный Ахметом! Мог ли он верить своим глазам? Пожав руку Сторши, сотоварищ знаменитого акробата стоял теперь перед Ахметом и, улыбаясь, смотрел на него.

— Керабан, дядя Керабан!.. — вскричал племянник посреди стеснившихся возле него девушек, Сарабул, ван Миттена, Янара, Селима и Бруно.

Это был действительно господин Керабан собственной персоной!

— Я самый, друзья мои, — ответил он торжествующим голосом, — я, который разыскал этого храброго гимнаста перед самым его отправлением. Товарищ акробата уступил мне место в тачке, и я переправился через Босфор! Нет! Над Босфором! Чтобы прибыть для подписания твоего контракта, племянник Ахмет!

— О господин Керабан! Дядюшка! — воскликнула Амазия. — Я знала, что вы нас не покинете!

— Это великолепно! — повторила Неджеб, хлопая в ладоши.

— Какой человек! — сказал ван Миттен. — Во всей Голландии не найдется равного ему!

— Таково же и мое мнение! — достаточно сухо заметила Сарабул.