И это означало: «Почисти щеткой мой сюртук и брюки».

Из всего сказанного становится вполне понятным, почему ван Миттен и Бруно так свободно расхаживали по Константинополю: во-первых, они очень прилично разговаривали на местном языке; затем, им не могла не оказать дружеского приема фирма Керабана. Глава этой фирмы уже бывал в Голландии и теперь, по закону гостеприимства, выказывал расположение своему роттердамскому корреспонденту. Это как раз и послужило основной причиной того, что ван Миттен покинул свою страну и обосновался в Константинополе, а Бруно послушно последовал за ним, и того, наконец, что оба они расхаживали теперь на площади Топ-Хане.

В этот уже поздний час по улицам фланировали и несколько других прохожих. Кроме иностранцев, можно было увидеть и двух-трех подданных султана, разговаривавших друг с другом. Хозяин кофейни, в центре площади, не спеша расставлял столики, в ожидании посетителей.

— Через час, — заметил один из турок, — солнце закатится в воды Босфора, и тогда…

— И тогда, — подхватил второй, — мы сможем есть, пить и, особенно, вдоволь курить.

— Все же он излишне долог, этот пост рамадана.

— Как и все посты.

Со своей стороны, двое иностранцев, гуляя перед кофейней, обменивались замечаниями.

— Они удивительны, эти турки, — рассуждал один. — Если бы какой-нибудь путешественник посетил Константинополь в столь скучный пост, он унес бы с собой поистине грустное представление о столице Мехмеда Второго!

— Ба! — возразил другой. — Воскресный Лондон не веселее. Если турки постятся днем, то ночью они наверстывают упущенное. Вот раздастся пушечный выстрел на закате — и, увидите, вместе с запахом жареного мяса, ароматом напитков, дымом чубуков и сигарет, улицы снова примут свой обычный вид.

Словно в подтверждение его слов, в тот же момент хозяин кофейни позвал своего слугу, крича:

— Живей, поворачивайся! Через час нахлынут постящиеся и начнется столпотворение!

Двое иностранцев продолжили разговор:

— Мне кажется, что Константинополь интереснее наблюдать как раз в рамадан. Если день здесь грустен, хмур и угрюм, как и в среду нашего поста, то ночи — веселы, шумны и разгульны, как в карнавальный вторник.

— О да, вы правы.

Пока оба иностранца обменивались замечаниями, турки не без зависти поглядывали на них.

— Хорошо этим иностранцам, — говорил один. — Могут пить, есть и курить, если хочется.

— Без сомнения, — поддержал другой, — если что-нибудь раздобудут! Но сейчас им не отыскать ни кебаба из баранины, ни плова из цыпленка с рисом, ни ломтя баклавы, ни даже куска арбуза или огурца. Мы постимся по закону, а они — поневоле!

— Да просто они не знают хороших местечек. За несколько пиастров всегда можно найти покладистых торговцев, которые получили у Мухаммада освобождение от поста.

— Ей-богу, мои сигареты попусту сохнут в кармане! — воскликнул один из турок. — И пусть не говорят, что я потерял добровольно хоть несколько крупиц латакие.

Рискуя вызвать неодобрение, этот правоверный, мало стесняемый заповедями Корана достал сигарету, зажег ее и сделал две-три быстрые затяжки.

— Смотри, — предостерег его товарищ, — если пройдет кто-либо из малотерпимых улемов, ты…

— Ладно, — отмахнулся тот, — я спасусь тем, что проглочу дым, и никто ничего не заметит.

Оба приятеля продолжили прогулку, слоняясь по площади, а затем и по соседним улицам, поднимающимся к предместьям Пера и Галата.

— Да, хозяин, это странный город! — воскликнул Бруно, поглядывая направо и налево.