4. На основании указанного мы приходим к выводу, что Винничевский В. Г. совершил инкриминируемые ему преступления во вменяемом состоянии и подлежит ответственности на общих основаниях».

Ну вот примерно так и выглядит приглашение на казнь. Правда, Винничевский этого не мог понять 26 октября, поскольку тогда он пребывал в твёрдой уверенности, что инкриминируют ему статью 136 УК, а стало быть, смертного приговора не может быть даже в том случае, если он примет на себя все грехи этого мира. Посему вывод психиатров не имел для него никакой ценности, был непонятен, да и вообще вряд ли интересовал, поскольку на приговор суда в смысле его отягощения повлиять никак не мог.

Заслуживают внимания некоторые моменты, связанные с обследованием Винничевского и прозвучавшие впоследствии из уст профессора Петра Малкина. Вот, например, очень интересное заявление о причине различной протяжённости интервалов между похищениями детей: «{Винничевский} утверждал, что неравномерность промежутков между убийствами – от двух недель до трёх месяцев – в значительной степени объясняется трудностью найти подходящий объект {посягательства}». Любопытно, не так ли? Ведь несколькими часами ранее на допросе у Брагилевского обвиняемый объяснил полугодовой перерыв после убийства Герды Грибановой совсем иначе: «У меня не было желания. Я даже не пытался похитить ребёнка, хотя видел их много».

Вот ещё одна интересная оценка из текста экспертизы: «Спокойно и расчётливо он снимает своё пальто, причём не бросает его на землю, а вешает на сучок.., раздевает жертву, удобно укладывает и медленно, не спеша, умертвляет её… Осторожность и ещё раз осторожность доминирует во всём его поведении: то крики ребёнка, то приближение телеги и людей, то крики матери заставляют его прервать процесс умертвления и, оставив ребёнка, поспешно скрыться. Насколько спокоен, хладнокровен и расчётлив при этом Винничевский свидетельствует хотя бы тот факт, что в одном случае он не забыл воспользоваться рублём, найденным у убитого, во втором – платьицем и другими вещами, проданными за 20 рублей, и т.п.»

И наконец, неизбежный вопрос о самооценке содеянного. Понятно, что на искренность душегуба рассчитывать не приходится, да и жалеть он будет лишь самого себя, а вовсе не безвинно пострадавших от его похоти малышей, но без этого аспекта невозможно составить сколько-нибудь полное представление об этом человеке. Итак, увидели ли психиатры в глазах убийцы слезы? Услышали ли они слова раскаяния и сожаления о содеянном? Тут нам на помощь приходит ещё одна цитата из экспертного заключения профессора Малкина: «26 октября Винничевский, правда, не без некоторых наводящих указаний, заявил о том, что он даже рад аресту, так как сейчас всё „это прекратится“». То есть сам Винничевский так и не понял, какие слова надо произнести, ему дали «наводящие указания». Впрочем, продолжим цитирование Малкина: «Создаётся впечатление, что хотя внешне, рационально он осознаёт всю глубину и отвратительность совершённых им преступлений, однако эмоционально он этого не прочувствовал, что ядро его личности, его „душа“, как раньше, так и сейчас, не в этих признаниях, а в тех чувственных переживаниях, которые он получал при убийствах».

Профессор закавычил душу – такова была политическая ситуация в стране, душа считалась коммунистами не субъектной и не существующей объективно. Поэтому фраза получилась с одной стороны немного кривой и не совсем понятной, но с другой – на удивление глубокой и точной. Надо лишь внимательнее вчитаться в слова Малкина. Винничевский действительно сотрудничал со следствием, сознавался в чудовищных преступлениях, но сохранял при этом полное спокойствие, управлял собою, контролировал речь и действовал полностью рассудочно.