Но 5 октября начальник 2-го отделения спецотдела областной прокуратуры Подбело, как будто спохватившись, направил начальнику Отдела уголовного розыска областного УНКВД Цыханскому секретное предписание за исходящим №246с довольно неожиданного содержания. Приведем сей красочный образчик эпистолярных потуг Николая Подбело полностью, с сохранением стилистики и орфографии оригинала: «При этом возвращается Вам уголовное дело на обвиняемых Кузнецова и Баранова, материалы настоящего дела достаточно проверены и обстоятельства, не участвовал ли в убийстве Мерзляков. Эти данные в отношении Мерзлякова не установлены, следовательно прошу Мерзлякова дополнительно допросить в качестве свидетеля по вопросу, находился ли Мерзляков на 12-13 июля вместе с обвиняемыми. Во всех случаях произведите очные ставки. Выполнить ст.128 и 206 УПК, составить обвинительное заключение и дело выслать нам для направления по подсудности. Приложение: дело».

Таким образом, арестованные и все материалы на них вернулись в исходную точку – в уголовный розыск областного управления Рабоче-Крестьянской милиции.

В тот же день это предписание получил Георгий Цыханский, на нём осталась его суровая резолюция: «Тов. Вершинин. Выполните указания прокуратуры поскорее и вышлите обратно для передачи в суд. Цыханский. 5/X».

К сожалению, октябрьское «дорасследование» сохранено в весьма усеченном виде – в нём отсутствуют передопросы Василия Кузнецова и Анатолия Мерзлякова, также нет протоколов очных ставок, на проведении которых настаивал Подбело. Эти документы либо умышленно удалены из дела, либо – этого исключать тоже нельзя – вообще никогда и не существовали. Но именно в эти октябрьские дни 1938 г. из следственного изолятора был наконец-то выпущен Михаил Грибанов, дед убитой Герды, бесцельно томившийся в застенке с последней декады июля. Примерно в то же время вышел под подписку о невыезде Мерзляков, так ни в чем и не сознавшийся и не пожелавший оговорить своих товарищей. Однако, помимо освобождений вчерашних подозреваемых, сотрудники уголовного розыска сумели кое-чем дело и обогатить.

31 октября 1938 г. новый начальник 1-го отделения ОУР Лямин вызвал на допрос Ивана Гладких, молодого человека 18 лет, ученика киномеханика, осужденного ранее на три месяца принудительных работ за кражу. Этот человек уже упоминался однажды: Ваня Гладких, Коля Бунтов, Ваня Бахарев и Вася Кузнецов гуляли вместе тем самым вечером, когда Кузнецов украл часы у уснувшего на обочине дороги пьяного. Да-да, злосчастные карманные часы в никелированном корпусе опять всплыли в этом расследовании. Согласно рассказу Гладких в тот вечер они всей компанией направлялись по улице Мамина-Сибиряка в кинотеатр, но в какой-то момент Бунтов и Кузнецов приотстали. Потом они нагнали товарищей и рассказали, что Кузнецов украл часы, но толку от этого всё равно никакого не было, поскольку ворованные часы у него в тот же вечер отобрали милиционеры, забравшие Василия во второе отделение милиции.

Вот и весь сказ. Лямин задал допрашиваемому вопрос о других преступлениях и преступных планах Кузнецова, но Гладких только руками развёл: ничего, мол, не знаю, Василий хотел, вроде бы, голубей украсть, но получилось ли у него реализовать замысел – не в курсе.

На следующий день – 1 ноября 1938 г. – в кабинете перед Ляминым оказался Иван Бахарев, последний из четверых товарищей, покуда ещё не допрошенный уголовным розыском. Ваня был младшим из всей четвёрки, ему едва исполнилось 16 лет, и он, разумеется, был в курсе случившегося с Барановым и Кузнецовым. Так что явка на допрос, можно не сомневаться, вызвала у него дрожь в коленках, да и не только там. Должно быть, он испытал немалое облегчение, узнав, что сотрудникам уголовного розыска его собственные похождения неинтересны, им нужно узнать побольше о проделках Василия Кузнецова.