Более того, можно не сомневаться в том, что тогда же, зимой 1939 г., была установлена личность Семёна Ефимовича Иоэля и он был допрошен, по крайней мере, один раз. Тогда же представили рапорты о происшедшем постовой Щапин и участковый Лоскутов. Сразу поясним, что в те годы в советском праве не существовало понятия о таком этапе расследования, как дознание, критерии такой формы досудебного следствия стали оформляться в годы Великой Отечественной войны и первоначально относились сугубо к сфере военной контрразведки. Во второй половине 1930-х гг. по факту имевшего место противоправного действия в течение суток возбуждалось уголовное дело либо… не возбуждалось.
Так вот, по факту похищения Бори Титова возбуждения уголовного дела не последовало. Более того, из милицейской картотеки исчезли все материалы, собранные в феврале 1939 г. по горячим следам. Исчезло вообще всё – даже рапорты Щапина и Лоскутова, хотя они должны были быть представлены по команде без всяких оговорок. Произошедшее было до такой степени неординарно, что милиционеры не могли не сообщить о случившемся руководству. Но – нет! – в милицейских архивах ничего не осталось. Скорее всего, похищение ребёнка попало в суточную сводку происшествий по городу, так что о нём узнали все – и начальник Управления НКВД по Свердловской области, и начальник Управления Рабоче-Крестьянской милиции, и начальник уголовного розыска, но никто не распорядился провести расследование. Пройдёт много длинных месяцев, произойдут трагические события, о которых нам ещё только предстоит рассказать, и в конце концов, прокуратура заинтересуется февральским инцидентом на улице Луначарского. И тогда-то выяснится, что никаких документов, связанных с ним, у свердловской милиции нет. Ну, то есть они были – да сплыли.
Ситуация эта очень выразительно рисует нравы советской милиции. В советской стране правил план и отчётность по его выполнению. Данное обстоятельство влияло на все стороны жизни, в том числе и работу органов внутренних дел. Важно было своевременно отчитываться о разного рода «успехах» и «положительной динамике», и никого из руководителей не волновало, что многие из этих «успехов» существовали лишь на бумаге. Любая негативная информация позволяла перевести проблему в плоскость личных недостатков руководителя и превратить его в случае необходимости в объект нападок: если у вас происходит нечто плохое, то, стало быть, вы плохой руководитель и не справляетесь с ответственным поручением! Такая постановка дела побуждала начальников всех уровней скрывать любой негатив и всячески выпячивать заслуги и успехи, зачастую мнимые или сильно раздутые. К государственным праздникам, юбилеям и торжественным событиям, которых советские идеологи напридумывали огромное число, следовало рапортовать о новых победах и свершениях. И правоохранительные органы оказывались заложниками этой порочной системы. Одним из способов «улучшения статистики» являлся отказ в регистрации заявлений граждан, ведь если нет сообщения о криминальном деянии, то и самого криминального деяния как бы не существует. Соответственно, не нужно возиться с его расследованием, и оно не будет портить отчётность.
Логика очень простая и непробиваемая: чем больше отклонить заявлений граждан, тем меньше будет беготни и тем лучше окажутся показатели. Главный талант сотрудников милиции заключался вовсе не в умении расследовать преступления, а в уклонении от лишней работы. О буднях советского уголовного розыска было снято множество душещипательных кино- и телефильмов, даже занятные сериалы вроде «Рождённая революцией» и «Место встречи изменить нельзя». Но когда отрешаешься от вымышленных сюжетов и персонажей и знакомишься с деталями реальных расследований, нет-нет, да и схватишься за голову – столь чудовищна пропасть между реальностью и художественной картинкой (чтобы не уклоняться сильно в эту сторону, автор отошлёт читателя к собственной книге, в которой обстоятельно рассмотрен данный феномен). |