Возможно, не помнит и всего остального.
Он стоит, прислонившись к двери и скрестив на груди руки. Вид рассерженный, словно это по моей вине у него была тяжелая ночь. Перекатываюсь на бок и натягиваю одеяло до самой макушки. Просыпаться я не готова, хотя Майлз и считает, что я обязана ему что‑то объяснять.
— Будешь выходить, запри за собой дверь, — говорю в надежде, что он поймет намек и уйдет.
— Где мой телефон?
Я зажмуриваюсь и пытаюсь не обращать внимания на плавный голос, который льется в мои уши и растекается по всему телу, согревая даже в тех местах, где не справляется тонкое одеяло.
Приходится напомнить себе, что человек, которому принадлежит этот чувственный голос, стоит на пороге моей спальни и грубо чего‑то требует, даже не поблагодарив за помощь. Интересно, а где же «спасибо»? Где «Привет! Меня зовут Майлз. Приятно познакомиться»?
Видимо, от Майлза такого не дождешься. Слишком поглощен своими рукой и телефоном. Озабочен собственной персоной настолько, что совершенно не думает о тех, кому причинил беспокойство безрассудным поведением. Если этот парень и его высокомерие станут моими соседями на ближайшие несколько месяцев, лучше сразу поставить его на место.
Я сбрасываю одеяло, подхожу к двери и сверлю Майлза глазами.
— Будь добр, сделай шаг назад.
Как ни удивительно, он повинуется. Продолжая смотреть ему прямо в лицо, захлопываю дверь у него перед носом, с улыбкой возвращаюсь в постель и снова натягиваю на голову одеяло.
Победа за мной.
Кстати, я упоминала, что не люблю рано вставать?
Дверь снова открывается.
Нет, распахивается.
— Да что с тобой такое?! — возмущается Майлз.
Я со стоном сажусь в кровати и поворачиваюсь к нему. Он по‑прежнему на пороге, смотрит на меня так, словно чего‑то ждет.
— Отвали!
Похоже, Майлз не ожидал грубого ответа. Меня охватывает стыд. Впрочем, это же мой гость ведет себя как последняя свинья…
Я так думаю.
Он первый начал…
Я так думаю.
Несколько мгновений Майлз пристально смотрит на меня.
— Мы с тобой что… — он показывает пальцем сначала на меня, потом на себя, — замутили прошлой ночью? Ты поэтому злишься?
Смеюсь. Мои подозрения оправдались.
Майлз — форменная свинья.
Отлично. Мой новый сосед напивается в хлам и таскает домой столько баб, что и вспомнить потом не может, с кем у него было, а с кем — нет.
Только я открываю рот, чтобы ответить, как слышу: хлопает входная дверь и Корбин зовет меня по имени.
Бросаюсь вперед, но Майлз все еще стоит на пороге, буравит меня взглядом и ждет ответа на свой вопрос. Хочу сказать что‑нибудь, но его глаза заставляют меня ненадолго смешаться.
Таких глаз я еще не видела. Ничего общего со вчерашними, красными и заплывшими. Сегодня они светло‑голубые, почти прозрачные. Неотрывно смотрю в них, словно надеюсь разглядеть там волны, такие же голубые, как воды Карибского моря. Впрочем, я никогда не была на Карибах.
Майлз моргает, Карибы забыты, и я возвращаюсь в Сан‑Франциско. Возвращаюсь к себе в комнату. Возвращаюсь к вопросу, который он задал, прежде чем объявился Корбин.
— «Замутили» — неподходящее словечко для того, чем мы вчера занимались, — шепчу я и жду, чтобы он позволил мне пройти.
Майлз выпрямляется в полный рост, всей своей позой воздвигая между нами невидимый барьер.
Судя по мрачному виду, мысль о том, что между нами что‑то было, ему неприятна. В его взгляде почти отвращение, отчего он нравится мне еще меньше.
Я отказываюсь отступать, и мы не отрываем глаз друг от друга, даже когда Майлз делает шаг в сторону, пропуская меня. |