— Грания! — в голосе Фионы зазвучал металл.

— Слушайте, ну что вы все мне лекции читаете!

— Но ведь мы пообещали друг другу выполнить все, о чем говорили в тот вечер!

— Я помню.

— Бриджит с тех пор ни разу не заикнулась о калориях, я сделала все, чтобы изменить себя. Ты даже представить себе не можешь, какой отчаянной я была.

— О черт, Фиона! — воскликнула Грания. — Ладно, поеду к отцу сегодня же вечером.

Грания сделала глубокий выдох и постучала в дверь. Когда она открылась, на пороге стоял отец. Лицо его было непроницаемо.

— У тебя ведь есть ключ от двери, зачем же ты стучишь? — спросил он, пропуская ее внутрь.

— Мне не хотелось врываться, будто я все еще живу в этом доме, — ответила Грания.

— Тебя отсюда никто не выгонял.

— Конечно, папа. — Они все еще стояли в прихожей. Повисло неловкое молчание. — А где все? Мама и Бриджит дома?

— Не знаю, — пожал плечами отец.

— Да будет тебе, папа, как ты можешь этого не знать!

— А я вот и не знаю! Твоя мать, возможно, в кухне, читает, а Бриджит, может быть, наверху. Лично я сидел у себя в своей комнате.

— Кстати, как идет обустройство твоего кабинета? — спросила Грания, чтобы заполнить неловкую паузу.

Объяснение отца звучало нелепо.

— Хорошо, — последовал краткий ответ.

— Ты мне его покажешь? — спросила Грания, подумав, долго ли еще они будут говорить вот так, сквозь зубы.

— Разумеется.

Отец провел ее в свою комнату, и Грания застыла от удивления. Через окно падали лучи вечернего солнца, зажигая желтые и оранжевые тона, в которых была выдержана вся комната. А фиолетово-золотистые шторы напоминали красивые декорации в театре. Полки были заставлены книгами и красивыми безделушками, маленький журнальный столик светился и переливался в вечернем свете.

— Как же здесь красиво, папа! — ахнула Грания. — Я не предполагала, что ты способен сделать что-нибудь подобное.

— Мы многого не знали друг о друге, — сказал он.

— А эти картины на стенах… Они прекрасны! — Да.

— А какие цвета, папа! Это похоже на сказку! Восхищение грании было столь бурным и неподдельным, что отец не мог больше оставаться холодным и неприступным.

— Это что-то вроде воплощенной мечты. Но ведь я всегда был глупым мечтателем, Грания.

— Значит, я унаследовала это качество от тебя.

— Не думаю, что ты его унаследовала.

— Я, разумеется, не обладаю твоим художественным даром, и комнату наподобие этой мне не сделать бы и за миллион лет, но у меня есть свои мечты.

— Это неподобающие мечты, Грания. Уверяю тебя, неподобающие.

— Вот что я скажу тебе, папа. Я никогда никого не любила, кроме тебя и мамы. Причем, признаюсь, я тебя любила сильнее. Не перебивай меня, я должна сказать это, поскольку мы, возможно, говорим на эту тему в последний раз. Теперь я знаю, что такое настоящая любовь. Это — желать лучшего для другого человека, это — мечтать о том, чтобы он был счастливее тебя, правильно?

— Да, — мертвым голосом ответил Эйдан Данн.

— Когда-то ты испытывал те же чувства по отношению к маме, разве не так? А может быть, и до сих пор испытываешь?

— С возрастом все меняется.

— У меня не так много времени. У вас с мамой в запасе было двадцать пять лет, а Тони через двадцать пять лет уже умрет и будет лежать в могиле.