– Вы уж совсем оборзели, парни… – выдохнул он.

Чернявый, кажется, и сам не ожидал от товарища подобных действий. Он на какое-то время растерялся. А молодой человек в костюме выбрался наружу, захлопнул дверцу, одернул пиджак и, не удостоив прапорщика взглядом, буркнул:

– Поехали, Артур.

Кавказец Артур побежал садиться.

В голове Николая Степановича мелькнула мысль о том, что если сейчас промедлить всего несколько секунд, то эта нарядно поблескивающая черная громадина укатит, оставив его одного на пустой улице. В конце концов, он же не прошел мимо, как поступили бы на его месте многие… Он ведь подошел, затеял разбирательство, хотя мог бы и не делать этого, поскольку рабочий день его давно уже закончен. Можно сказать даже, он разобрался… Вполне вероятно, что загулявшая девица и впрямь сестра этого… в костюме…

Но… Николай Степанович был в форме.

Для балбеса Монахова и юнца Ибрагимова это обстоятельство, скорее всего, не сыграло бы в данной ситуации существенной роли. Переверзев же отработал в органах не один год. И понимание того, что форма – это не просто тряпочки, а безоговорочный знак принадлежности к особой касте, давно стало для него привычным. Человек в форме, тем более, в полицейской – всегда выше человека в гражданской одежде. И окружающие просто обязаны относиться к нему уважительно. Ни на секунду не должны забывать, что за плечами, на которых лежат погоны, – могучий и грозный механизм, называемый государством.

А этот молодой верзила из никогда не виданной Николаем Степановичем машины не то что не выказывал уважения… Он эту форму и самого старшего прапорщика Переверзева, помещавшегося в ней, попросту не замечал.

– А ну, стой! – рявкнул Николай Степанович и ухватил молодого человека, уже открывавшего дверцу водительского сиденья, за рукав.

Тот резко развернулся. Так резко, что Переверзев не успел догадаться о его намерениях. Сноп огненных искр взорвался в голове Николая Степановича, и прапорщик на мгновение провалился во тьму. А когда тьма выпустила его, ощутил себя лежащим на асфальте. Кряхтя, прапорщик приподнялся, еще не вполне отчетливо припоминая, что же, собственно, произошло. Правый глаз до сих пор не видел ничего, кроме каких-то пульсирующих разноцветных червячков, копошащихся в черной каше… А левым, здоровым, глазом Переверзев углядел все того же молодого человека. Он вытирал носовым платком костяшки кулака, стоя у открытой автомобильной дверцы.

О том, что делать дальше, Николай Степанович не раздумывал. Всколыхнувшаяся в груди злость подбросила его. Подбросила и потащила за собой.

Тонко тренькнули чудом не разбившиеся бутылки в пакете, ручка которого закрутилась на запястье правой руки прапорщика. Пакет взлетел вверх, как палица, описал в воздухе молниеносный полукруг и с тяжким лопающимся звоном врезался в лоб только начавшего оборачиваться к Переверзеву молодого человека.

Молодой человек повалился на тротуар.

Кровь текла по лицу Николая Степановича, кровь стучала в его голове, во всем теле, распирая его изнутри. Он подскочил к неподвижно лежащему телу с намерением добивать и добивать его, но тут выскочил из машины чернявый Артур.

– Ты что сделал? – заорал он. – Ты что сделал, гад?!

И Николай Степанович бросился к Артуру. Кавказец побежал от него вокруг машины, на ходу вереща что-то в мобильный телефон.

Переверзев, рыча, гонялся за кавказцем, но никак не мог догнать. Наверное, со стороны это выглядело забавно, но ни тому, ни другому было не до смеха.

Николай Степанович не заметил того момента, когда к месту драки подкатили еще два автомобиля. Кто-то, возникнув откуда-то сзади, с профессиональной точностью сшиб его с ног. И сразу же тело Переверзева прочно распластали на асфальте, скрутив руки за спиной, защелкнув на них наручники, утвердив колено на шее… От боли прапорщик взревел.