Несколько минут он не соображал совершенно ничего. И ничего не слышал, кроме барабанного боя пульса, сотрясавшего слуховые нервы. И ничего не видел, кроме куска серого асфальта и фрагмента бордюра.

Потом давление на шею ослабло. В поле зрения Николая Степановича возникли безукоризненно начищенные ботинки.

– Переверзев Николай Степанович… – спокойно и размеренно выговорил кто-то, наверное, обладатель этих самых ботинок. – Та-ак… Поднимите.

Прапорщика поставили на ноги.

Перед ним стоял невысокий худощавый наголо бритый мужчина в легком светлом костюме. На вытянутом узкокостном лице мужчины поблескивали очки без оправы, и из-под стекол очков колюче смотрели внимательные водянисто-синие глаза. В руке мужчины Переверзев увидел собственное служебное удостоверение, которое узнал по отломленному кончику темно-коричневой обложки. Переверзев попытался вспомнить, когда его успели обыскать, и не смог.

У обочины тротуара стояли: серебристая «двенадцатая» и довольно сильно потерханный черный внедорожник «хонда». Рядом с внедорожником курили трое мужчин очень серьезного телосложения. Все трое одеты были просто, в майки и джинсы, но внутренним чувством прапорщик тут же определил в мужчинах сотрудников. Действующих или бывших, но – сотрудников.

Позади Переверзева находился еще кто-то, придерживая его за цепочку наручников и дыша кисловатым табачным перегаром.

– Что же вы, Николай Степанович? – все так же спокойно и вроде бы даже доброжелательно продолжал мужчина в очках. – Старший прапорщик патрульно-постовой службы, по долгу обязанный защищать общественный порядок, этот самый порядок и нарушаете? Да еще в нетрезвом виде? Нападаете на людей, наносите им… серьезные травмы… Вы же понимаете, коллега… – мужчина выделил последнее слово, – что такое не может остаться без последствий.

Прапорщик почему-то только сейчас заметил, что громадного черного автомобиля, в который запихнули девицу, нигде рядом нет. Как нет и кавказца Артура и его товарища. Ну и самой девицы, естественно…

Злость давно уже перегорела в груди Переверзева. Перегорела, выжегши все остальные чувства. Николай Степанович был полностью опустошен. Просто ничего не чувствовал. И ему было все равно, что произойдет теперь.

Щелкнули наручники. Прапорщик, уставясь в землю, стал потирать ссаженные запястья. Сколько раз он надевал наручники на других, но никогда не мог и подумать, что такое ему придется испытать самому.

– Идите, Николай Степанович, – сказал мужчина в очках, пряча удостоверение во внутренний карман пиджака. – Вы ведь, я так понимаю, недалеко отсюда живете?

– Ксиву… – хмуро попросил Переверзев. – Ксиву-то отдайте…

– Можете быть свободны, – словно не расслышав просьбы, сказал мужчина, – пока… Больше вас не задерживаю.

– Ксиву… – повторил Николай Степанович.

– Разберемся, – услышал он в ответ.

Переверзева толкнули сзади в плечо, так сильно, что он тронулся с места и пробежал пару шагов.

– Оглох, прапорщик? – осведомился тот, кто стоял за его спиной. – Вали отсюда, нечего тут отсвечивать…

Николай Степанович обогнул мужчину в очках и, даже не оглянувшись на того, кто его толкнул, пошел по тротуару. Бездумно пошел домой. Сильно болела голова. Да еще лупило по глазам Переверзева рассветное солнце, заливавшее ярчайшим желтым светом, будто раскаленным маслом, окна окрестных домов. Окна, во многих из которых торчали разбуженные шумом горожане – досматривали до конца, чем же завершится бесплатное уличное развлечение.