Эльф мог бы длить воспоминания о своей вечной жизни долго. Но нас прервали. Явились Гхажш с Гхаем, оба с улыбками до ушей, и наперебой принялись мне рассказывать о том, как хорошо мы сделали, что вернулись. Юные снаги полегли почти все, зато стрелков положили полный ордо, числом двести человек, и что, самое главное, теперь вся пустыня будет знать об этом бое и о том, что гондорский король приказал уничтожать колодцы. Теперь стрелков будут выслеживать ещё в горах, и никто из них живым вглубь Мордора точно не доберётся.

    Ещё явился Гхирыжш-Шин-Нагх во главе небольшой ватаги орков, увешанных гондорским оружием. Он встал передо мной на колени и долго говорил что-то быстрой скороговоркой. Гхажш переводил. Я вяло кивал и говорил что-то в ответ. Потом было всеобщее омовение. Мы смывали с себя кровь побеждённых. Мне дали возможность сделать это первым.

    Всё это меня не занимало. Я думал о том, что рассказал корноухий гхама.

    В себя я пришёл ближе к закату, когда увидел знакомого бактра, которого под уздцы привели к колодцу двое каких-то снаг. Снаги заставили бактра опуститься на колени и живот, а потом сняли с его спины серый свёрток буургха. Они положили его в пыль и осторожно развернули.

    В свёртке лежало тело. Тело Угхлуука. Он был мёртв.

    Глава 32

    Угхлуука схоронили под утро следующего дня. Схоронили просто, без почестей, прощаний и слов. Так же обыденно, как убитых в бою снаг. Единственная почесть, которой удостоили его тело, – отдельная, не общая, могила. Тогда всё это показалось мне диким. Завернули костлявое тело старца в буургха, зарыли, утоптали землю над могилой и навалили сверху валун. Отойди от такой могилы на десять шагов и уже с трудом найдёшь её. Отойди на сто, и не найдёшь никогда. Мало ли в пустыне разбросано камней. И кто скажет, сколько могил спрятано под этими камнями. Но «только живые нуждаются в сострадании». Урр-уу-гхай не плачут по мёртвым. Разве что иногда, наедине с собой. О мёртвых они просто помнят.

    – Мне нельзя было уходить от него так далеко и так надолго, – сказал эльф.

    – Что теперь об этом говорить, – отозвался Гхажш. – Он это знал не хуже тебя. Если он решил, что прожил достаточно, то незачем теперь думать об этом. Прости, азогх. Ты опять оказался прав. Благодарю тебя за этот урок.

    – Куда ты теперь пойдёшь, Лингол? – обратился он к эльфу.

    – Не знаю, – эльф поправил перевязь меча. – Если мне нельзя с вами, то, наверное, на запад. В Серую Гавань. Кэрдан Корабел когда-то дал клятву, что он будет последним Перворождённым, покинувшим Средиземье. На его кораблях найдётся для меня местечко.

    – Тебе незачем идти с нами. Это наше дело. Только наше.

    – По обычаю гхама должен быть убит, если погибнет тот, кому он принадлежал. Ты, действительно, меня отпускаешь? – эльф посмотрел на Гхажша, и в его голосе мне почудилось что-то странное.

    – А ты готов встретить смерть, Перворождённый? – Гхажш усмехнулся и посмотрел на эльфа.

    Прямо в глаза. Они постояли так немного, а потом корноухий отвёл взгляд.

    – Нет, – сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. – Не готов. Раньше я точно знал, что если мне случится умереть, то я попаду в чертоги Мандоса. Я это чувствовал всем своим естеством. А теперь я не знаю. Что-то изменилось в мире. Теперь я могу только верить.