В динамиках по-прежнему хрипело. Хваленая рация и ее пьезомеханизм либо не стоили выеденного яйца (как Раскин и предполагал), либо сломались в минуту его позора, — когда он проверял прочность скафандра среди здешних глыб. Сколько ни верти неудобную верньеру, сколько ни изводи себя рычагом на бедре — эфиром распоряжалось лишь реликтовое излучение.

Тик-тик-тик — постоянно капало сверху. А идиотский хронодатчик функционировал — как назло. Наверное, и впрямь — самый надежный прибор в скафандре.

Кстати, время бежало, пора было приниматься за работу. Раскин огляделся: он находился в узкой, петляющей ложбине. Удивительно, как Скарлетт ухитрилась посадить сюда челнок! Слева поднимался крутой склон высотой в два — два с половиной человеческих роста. Справа, шагов через двадцать, начинался пологий подъем. Это были пресловутые каменные гребни, которыми встопорщилась лавовая долина после удара астероида. Все, как один, повернуты пологой стороной к Кратеру, крутой — ко всему остальному Забвению.

Раскин тремя прыжками поднялся на ближайший гребень. Взгляду предстал мертвый, но одновременно удивительный пейзаж. Застывшая страна каменных волн, бесконечная череда подъемов и спусков; ни тени движения, лишь унылая пыльная поземка текла вдоль дна впадин между гребнями. Горизонт так близок, что, казалось, можно было вытянуть руки в стороны и соединить север с югом. Над долиной — усыпанное звездами небо, полупрозрачные хвосты комет цепляют взгляд. Их возле 61-й Лебедя крутится — что мух возле сладкого. Небо подсвечено красным, словно заревом близкого пожара. На востоке чернел скальный хребет — ближняя стена Кратера. На западе звезды пропадали на фоне встающей стеной зари. 61-я Лебедя оставалась невидимой, но над горизонтом, словно инопланетный цветок в воспаленном обрамлении, извивалась нить протуберанца. Тонкая нить, словно гиф грибницы.

— Так вот ты какой, цветочек аленький… — пробормотал Раскин.

Неожиданно его внимание привлекло движение среди гребней на юге. Поднялся ветер. Он натянул и заставил трепетать полотно, непонятно как очутившееся здесь. От полотна вглубь расщелины тянулись перепутанные стропы. Парашют?

Раскин оттолкнулся от края гребня, пролетел метров пятнадцать, болтая ногами, и на этот раз смог мягко приземлиться на середине соседнего склона. Подпрыгивающей походкой взбежал на его вершину — он уже почти адаптировался к пониженной гравитации — и по щебенистой насыпи спустился в расщелину. Здесь он обнаружил прикрепленный к парашюту существенно помятый шар из тусклого металла. Шар был диаметром примерно в один метр и выглядел очень тяжелым. Сквозь дыру в округлом боку Раскин увидел переплетение толстых медных жил. Что это: один из тех радиопередатчиков, что установил в долине экипаж «Ретивого»? Зонд, отправленный исследовательским кораблем при царе Горохе, в пору тотального увлечения темпоральным ребусом Забвения?

Однако долго изучать находку ему не пришлось. Размеренное «тик-тик-тик» у виска вдруг изменило ритм.

Тикитикитикитик!

«Смещение»!

Раскин бросился вниз, на щебень.

Вот оно! Капкан Забвения захлопнулся. Теперь бы не сплоховать!

Он сжался в позе эмбриона и отпустил внутреннюю пружину.

Ну же! Распрямись! Мгновенно! Со взрывом!

Он всегда ощущал себя на грани. Он мог включать форсированный метаболизм рефлекторно. Обычно хватало легкого толчка, какой-нибудь ерунды, и мутация сразу напоминала о себе: «Угроза? Метаморфозу?..» Теперь же потенциальная энергия его организма неохотно трансформировалась в кинетическую.