|
. Там меня в первый раз повязали. Сказали, что свастику нарисовал на углу администрации подпрезидента. Так я ж еще и на клумбу помочился, — не заметили… Вот, а перед этим я похарчевался у тетки. Порция борща, все как надо приготовлено: с чесноком и фасолькой, кусок свинины плавает. Стакан сметаны, полторы порции пельменей. Причем фарш на одну половину из свинины, на другую — из говядины. Ну, лук, перчик — все в моем вкусе. И, когда меня заломали, сунули в «леталку» полицейскую, я им все, что съел у тетки, и выдал на пол. Ты бы видел рожи этих гадов! Говорят, мы здесь руками моем, готовь язык — вылизывать будешь! И давай мне оплеухи так, чтоб синяки на лице не оставались, то один, то второй… Я гляжу на них, меня мутит, и смешно чего-то! Удержаться не могу. А меня с одной стороны — бац! Со второй… Я вообще боли почти не чувствую. Видишь? — Павло развернулся к Раскину левым боком. На рельефном бицепсе розовел уродливый шрам в виде трезубца. — Это я сам! — похвастал он. — Сигаретой, — подумал и добавил: — «Примой». Знал бы, что сигареты здесь окажутся на вес золота, приберег бы те полпачки!
Но Раскин уже спал… Однажды он во сне свалился с койки и понял, что «Небиро» прыгнула через гиперпространство. Забарабанил ладонями по палубе Павло: его пистолет вывалился из-под подушки и исчез под койкой. Долго же корабль выходил на точку прыжка. Словно прыгали не от Барнарда-1… А может, «Небиро» действительно прыгал во второй раз? А первый Раскин пропустил, когда валялся без сознания? Прошло еще какое-то время, и наконец в лазарет заглянул кто-то помимо молчаливого Таги. Этим «кем-то» оказалась Вероника. Она выглядела такой же уставшей и опустошенной, как и на Барнарде-1. Смыв с себя копоть и кровавую грязь войны, она стала походить на долговязого подростка. На девочку-переростка. Это впечатление усиливало то, что фигуру дочери Гордона Элдриджа скрадывали мужские брюки вечно модного среди военных цвета «хаки» и черная безразмерная куртка. Куртка астрогатора, — ведь на службе у Шнайдера Вероника командовала кораблем. Вероника не пользовалась косметикой. На светлокожем лице виднелись рубцы заживающих ссадин. Как бы в резонанс строгой одежде, она уложила светло-пшеничные волосы в простую прическу. И закрепила ее дешевыми девчоночьими заколками. Глядя на эту девочку (девушку, молодую женщину), Раскин испытал жгучее желание провалиться сквозь палубу и еще дальше — в космос. Он по-прежнему валялся под капельницей, поверх одеяла, в трусах и футболке. Со столетней щетиной на щеках. Немолодой, скверно выглядящий, а теперь еще и прикованный к койке человек. Тираннозавр на границе эпох. Павло прекратил треп о кознях всемирного еврейства и разделе масонами Большого Космоса, громко хлопнул себя резинкой от трусов по покрытому черной порослью животу и захихикал: — Бедная крошка Элдридж! Так мечтала вытащить своего папашу! — он повернулся к Раскину. — Так что теперь тебе придется ее удочерить. Ну, после всего того, что между вами было. Вероника ни словом, ни жестом не дала понять, что ехидные слова Павло попали в ее уши. — Ты восстанавливаешься? — спросила она Раскина просто и без обиняков. Неожиданно он понял, что холодный тон Вероники и сам вопрос, касающийся того, что с ним происходит с «технической» стороны, его обидел. Во сто крат приятнее было бы услышать обычное «как дела?», лениво-неформальное «как ты?» или даже насквозь американское «ты в порядке?». А так, словно обратилась к роботу. — Восстанавливаюсь, — поспешно пряча под одеяло узловатые ноги, подтвердил Раскин. — Прекрасно, — Вероника качнула головой. |
